– Нет таких кьепостей, котоые не могли бы взять большевики, – и уже серьезно спросил: – Как Бин? Он в палате не один, с ним тот мужик из «Хаммера» и его женщина, вот я и решил не светиться.

– Это свои, – объяснила я. – Именно благодаря им Иван спасся. Его жестоко избивали, чтобы он сказал, где документы, а он молчал.

– Да знаю я, что с ним сделали, – с ненавистью сквозь зубы процедил Рамзес.

– Ты видел ту запись? – воскликнула я и встретила его недоуменный взгляд. – Ну да! Ты ее видеть не мог. Откуда же знаешь?

– Наши рассказали, потому что нас с Кулем там не было – мы тебя охраняли. Наши ту машину, на которой Бина увезли, отследили прямо до Хмелевской полиции и собрались там, чтобы темноты дождаться и прикинуть, как входить будут. Мороз людей по домам разогнал, из ментовки, судя по темным окнам, тоже практически все ушли. Только они собрались, а тут что-то в воздухе просвистело, и звон разбитого стекла раздался. Потом к запасному входу в ментовку «Газель» подъехала, и высыпали оттуда парни в черном и в масках. И вошли они туда, как горячий нож в масло. Не хуже, чем мы.

Наши вмешиваться не стали – поняли, что они нам как минимум не враги. Буян, он там за старшего был, по часам засекал – семь минут у тех ушло на все про все. Ничего не скажешь – профессионалы. Первый вышел, кого-то маленького на руках вынес и в автобус занес. Следом вышел тот мужик из «Хаммера» и его женщина – досталось им крепко: он еле шел, а она, сама никакая, его еще поддерживать пыталась. Ну а потом вывели Бина – на плечах двух мужиков повис, голова на грудь упала, а ноги по земле волочились.

Ну тут наши и нарисовались, а у тех стволы! Буян им сказал, что мы без оружия, просто хотим забрать своего друга, и на Бина показал. А мужик спросил, есть ли у нас надежная больница, куда мы его отвезем, потому что он очень плох. Тут наши зависли – никто же не ожидал, что Бина так покалечат. А куда везти? К Нельке? Украденного из ментовки человека с такими травмами? Так из приемного покоя тут же в ту же ментовку и сообщат. Единственный вариант – везти к Кино в Тепловку, но это далеко – вдруг не довезем. Мужик все понял и сказал, что у них такая больница есть и Бину там обязательно помогут, и убедительно попросил не ехать за ними. Буян к Бину подошел, присел, в глаза заглянул и спросил: «Бин, ты их знаешь?» – а тот прошептал: «Это свои». Ну тут наши отвалили, а те уехали. Кто Бина спас, я понял, но я хочу знать, кто его искалечил! Я хочу, чтобы они за это ответили!

– Михайлов, который приказал пытать Ивана, и те, кто это делал, уже мертвы. Или будут мертвы, и смерть их легкой не будет, поверь! – успокоила его я.

– А что это за запись такая? Как я понимаю, это не наша?

– Нет, другая. Там тоже сцены задержаний, но еще и исповедь Михайлова, который все свои прегрешения во всех подробностях изложил. А главное – эти люди, когда освобождали Ивана и остальных, снимали все, что было в камере пыток. Это жуткое зрелище, но его никто больше не увидит.

– Почему? – удивился Рамзес.

– Потому что это приведет к большому скандалу. Однозначно пинком под зад вышибут Гришина, начальника областного УВД, редкостного кретина в умственном отношении, сволочи по характеру и подкаблучника по сексуальной ориентации.

– Не любишь ты его, – заметил Рамзес.

– И это чувство глубоко взаимно, о чем мне было сказано открытым текстом. Но на него завязана куча бизнесменов, так что он эдакая священная корова. Под губернатором кресло может зашататься, а этого уже его московским покровителям не надо. В общем, большая политика!

– Неправильно формулируешь – это большое дерьмо, в котором вы плаваете баттерфляем! – мрачно бросил он.

– Ой, можно подумать, что у тебя в Америке лучше! – язвительно произнесла я.

– Ну все-таки! – с интонацией известного еврейского анекдота ответил он. – А как об этой записи вообще стало известно?

– А ее в воскресенье утром на своем рабочем компьютере генерал Ильин обнаружил, схватил Гришина, и приехали они к Клавдии Петровне за советом. И тут я раскрыла им глаза на то, с кем они связались…

– И с кем? – с интересом спросил он.

– Если мне придется в третий раз читать лекцию о том, что такое Силикатный поселок, я взвою!

– Не придется, – успокоил меня Рамзес. – Так те, кто с Иваном, оттуда? – спросил он, и я кивнула. – А тот маленький? Неужели эти твари ребенка пытали?

Пришлось объяснять, кто такой Михеич, что с ним сделали, что он в реанимации и будет чудом, если выживет, и из-за чего весь сыр-бор.

Рамзес меня внимательно выслушал, а потом сказал:

– Знаешь, Татьяна, у нас есть женщины-каскадеры, которых я искренне уважаю, но они рискуют жизнью за такие деньги, которые тебе и не снились. А ты ходишь по лезвию, рискуешь жизнью, наживаешь врагов среди сильных мира сего – зачем? Ради денег? Ради адреналина?

– Я просто больше ничего другого не умею делать, а жить хочется, не считая копейки, и, главное, быть самой себе хозяйкой, а не вытягиваться в струнку перед начальством, – объяснила я.

– Дай мне бумагу и ручку, – попросил он.

– В ящике возьми, – я кивнула на тумбочку.

Он достал, открыл блокнот, что-то там написал и протянул мне:

– Это мой электронный адрес. Если у тебя будут серьезные неприятности… Действительно серьезные, а не сломанный каблук, – подчеркнул он, – напиши мне с любого компьютера только одно слово «речка». Хоть по-русски, хоть латинскими буквами. Я буду знать, что это ты, и найду возможность связаться с тобой.

– Спасибо, Рамзес, но почему? – спросила я.

– Не хочу в следующий свой приезд увидеть твое имя на кладбищенском памятнике. Я на днях к своим уеду, потому что Рождество – семейный праздник, а жена у меня католичка, так что тут без вариантов. А мне придется из-за ковида до Гонолулу зигзагами добираться.