Он приезжал ко мне в мае. Пошли мы с ним, как всегда, на берег, сели, и он сказал, что ему недолго осталось. Он это знал и был к этому готов. Он потому и жил в городе, чтобы вы ничего не заметили и не переживали за него. Я ему до этого не раз говорил, что тебе пора рассказать всю правду, чтобы не свалилась она тебе как снег на голову, а он все тянул, ждал, пока ты повзрослеешь, а ты с этим как-то не торопился. В наш с ним последний разговор он пообещал мне обязательно все тебе рассказать, а еще просил меня присматривать за тобой. Говорил: «Беспокоюсь я за Самвела. У него нашей с тобой жизненной закалки нет. Трудно ему будет. Помоги ему, чем сможешь». И я пообещал. На его похоронах и поминках никакого разговора у нас с тобой быть не могло. Вот я и решил потом с тобой поговорить. Звонил тебе несколько раз, чтобы узнать, как дела. А ты то недоступен, то у тебя совещание, то еще что-то. Я и через Нинку передавал тебе, чтобы ты мне позвонил, но без толку. Вот я и перестал звонить, решил, что ты сам со всем справляешься и я тебе не нужен. И только здесь уже, когда узнал, что у тебя проблемы с наследством Луизы, понял, что Ашот с тобой поговорить не успел.

– Прости нас, дядя Слава! – потупившись, промямлил Сергей.

И тут Надежду прорвало:

– Что-то неубедительно ты, паскуда, прощения просишь! Да если бы я не убедила Татьяну, что не верю в смерть Кузьмича! Если бы она не начала его искать и не нашла! Если бы он не сказал ей, что есть договоры, которые нужно найти! Где ты сейчас был бы? В глубокой заднице, где тебе самое место! – Галина вскинулась и тут же получила свою порцию добра: – А ты вообще сиди и молчи! Это не твоего мужа собственная дочь на смерть в дом престарелых отправила, потому что две неблагодарные скотины начисто забыли о том, чем ему обязаны! Они, блин, крутые! Они бабки стригут! Они «вне зоны»! У них совещания! Да когда эта сука Нинка вам сказала, что Славик от ковида умер, что же вы не поинтересовались, где его могилка? Что же вы, твари, не тряханули ее хорошенько и не заставили показать? Что же вы с цветочками туда не поехали? А вам было некогда! Использовали Кузьмича, как туалетную бумагу, и в унитаз спустили! А он вас спас! Как когда-то в армии спас Ашота! И, если бы не он, то ты, Галина, сейчас на рынке зеленью торговала бы, потому что Сергея на свете не было бы! А ты, Ванька, пятый срок мотал! Вы, твари, должны Славику в ноги кланяться! Только от вас этого не дождешься! Вы все деньгами привыкли мерить! Оплатили мы Кузьмичу лечение – и вроде как ничего не было! Мы не мразь распоследняя, а ангелы с крылышками! Поехали отсюда, Славик!

Надежда вскочила, взялась за ручки кресла-коляски и сняла ее с тормоза.

– Подождите! – крикнул Сергей, подошел к ним и опустился перед Кузьмичом на колени. – Прости меня, дядя Слава! Видимо, не зря папа за меня боялся, если у меня все как-то не так в жизни получается.

– А ты куда собрался со своими ребрами? – вдруг воскликнула Надя.

Я посмотрела в ту же сторону и увидела, что Иван спустил ноги с кровати и собирается встать.

– А я виноват даже больше Сережки, если как его старший брат не смог вовремя все понять и исправить. Чего же ему одному прощения просить? – объяснил он.

– Разрешаю просить с кровати, – смилостивилась Надя.

– Алло, гараж! – крикнула я. – Я на ваши внутрисемейные разборки смотреть не хочу! Давайте закончим о деле, а потом хоть деритесь! Ко мне вопросы есть? Спрашивайте, пока я здесь. – Все переглянулись, подумали и промолчали. – Сергей! Ты результатами удовлетворен?

– Да, Таня! То, что ты совершила – это подвиг, – ответил он, по-прежнему стоя на коленях.

– Работа у меня такая – подвиги совершать, – хмыкнула я. – По расходам отчитаюсь позже.

– Не надо! – воскликнул он. – Мне Клавдия Петровна рассказала, сколько всего ты потеряла из-за этого дела. Оставь себе, а гонорар, как я и обещал, будет двойной.

– Ну тогда у меня все! Пошли, Лада! – предложила я.

– Ты, как всегда, всех победила, Танюша! – вставая со стула, сказала она и обратилась к Сергею: – А ты, если тебя здесь не убьют, зайди потом ко мне – поговорить надо.

Мы вышли из палаты, пошли к лестнице, и я сказала:

– Ну, наверное, пора мне домой – посмотрю, что от родимой хаты осталось.

– Во-первых, у тебя там все в порядке, а во-вторых, пока не долечишься, даже не думай об этом, – серьезно сказала она.

– Да у меня уже ничего не болит, – возразила я, имея в виду травму от выстрела.

– У тебя предъязвенное состояние, что неудивительно при твоей нервотрепке и нерегулярном питании черт-те чем. Хочешь до язвы доработаться?

Я покачала головой и пошла к себе – язвы желудка я не хотела.

У себя в палате я разоблачилась, разогрела в микроволновке успевший остыть обед – за нашими разговорами его время давно прошло – и с удовольствием поела. Потом я в халате прилегла на кровать и от чувства величайшего облегчения, что я закончила дело – ну и на полный желудок, конечно, – сама не заметила, как задремала. Меня ненадолго разбудили – уколы, капельница, а потом я легла спать уже по-настоящему.

Проснулась я неожиданно от того, что рядом со мной какой-то мальчик негромко читал детский стишок: «Наша Таня громко плачет – уронила в речку мячик. Тише, Танечка, не плачь…»

Притворяясь по-прежнему спящей, я пыталась сориентироваться, где он, и, поняв, нанесла удар, но моя рука провалилась в пустоту, а вот запястье оказалось как в капкане, и мужской голос закончил: «Дядя Рамзес достанет твой мячик».

– Нет, когда-нибудь я тебя все-таки убью, – рассмеялась я, включила ночник и села на кровати. – Как ты сюда попал?

Сидевший на стуле в костюме медбрата Рамзес снял со спинки кровати мой халат, протянул мне и голосом основоположника ответил: