бы варится в каких-то своих думах. Я замечаю, как тяжело он дышит, как потирает лоб и медленно выдыхает внутреннее напряжение. Его не парит то, что снаружи. Его жрёт то, что внутри.

— Долго ещё тут валяться собираешься?

— Врачи просят ещё хотя бы неделю, но у меня другие планы, — затем переводит на меня взгляд пустых глаз и коротко улыбается одними губами. — Если бы ты не подоспел, то они бы меня вдвоём точно запинали. Как крысы шокером мочить принялись, когда поняли, что я планирую открутить им все их сраные конечности.

— Гниды. Просто гниды.

— Спасибо тебе, Фёдор. Я перед тобой в долгу, — я только пожал плечами и улыбнулся. — Есть эффект?

— По нулям, — отрицательно дёрнул головой. — Янковского нет на парах. В деканате от знакомой разведал, что он ещё в воскресенье улетел в Эмираты.

— Даже так? — хмурится Ярослав, а я пожимаю плечами.

— Мирзоев тоже припух и не высовывается. Странно, обычно они вели себя более увереннее, если не сказать больше. Даже находили, чем похвастаться.

— Откуда вообще инфа?

— От верблюда, — хмыкаю я.

Молчим несколько секунд, а затем парня словно бы прорывает.

— А она?

— Вероника?

— Вероника, — кивает, а сам сверлит меня взглядом так, что даже мне становится не по себе.

— Да ничего, мелькает в институте, вроде бы бодрая, нос держит по ветру.

— Понял, — коротко кивнул Ярослав и вновь слепо уставился в экран телевизора, на котором мелькали новостные сводки.

— Что собираешься предпринять? — и я уж было думал, что парень мне не ответит, потому что, казалось, что он потонул в каких-то своих невесёлых мыслях.

— Не знаю. Мы тут, насколько могли, пробили касатиков, но упёрлись в глухую стену. Помимо всего прочего, менты плотно сидят на плюшках от Янковских и Мирзоевых, до самых верхушек все схвачено. Там до Истоминой, знаешь, сколько точно таких же историй похоронили? Просто овердофига! Наши люди пробовали сунуться к потерпевшим, но все настолько запуганы или капитально куплены, что копать в этом направлении просто нет смысла. Записей с камер видеонаблюдения нет, свидетелей нет, лепят нам убогое недопонимание, переросшее в драку между подвыпившими мажорами. А меня, представляешь, вообще сбил какой-то конченый наркоман, который угнал тачку Мирзоева, и решил на ней покататься с ветерком. От некого гражданина Патласова уже даже чистосердечное получено, а также просьба понять и простить. Ну и Вишенка на торте: мне сказали, что Истомина забрала своё заявление о нападении на неё.

— Чего? — охнул я, не веря в то, что услышал.

Но в ответ мне было только молчание и хмурый взгляд исподлобья, который у меня не получилось прочесть. Там была сплошная растерянность и непонимание, как же так.

— Я с ней поговорю, — вспылил я и подскочил на ноги, но Ярослав тут же меня осадил.

— Не надо. Мы уже своё наговорили, — и снова замолчал, беспрерывно проматывая канал за каналом. Затем психанул и вовсе откинул от себя пульт.

— Может, её запугали?

— Может…

— Ну ты же любишь её? — резкий, болезненный взгляд на меня ответил лучше любых слов. Потому что слишком много в нём было тоски, такой волчьей, когда хочется выть и рычать на всех вокруг, лишь бы тебя хоть немного отпустило.

А оно только сильнее душит…

— Это уже неважно. Сегодня вечером я улетаю обратно в Москву.

Спустя пару минут тишины в дверь палаты постучали, а ещё через секунду в створе показалась голова молоденькой медсестры, которая, краснея и робея, влюблённо смотрела на больного во все свои голубые глаза.

— Здравствуйте. К вам посетитель.

— Кто? — безучастно спросил Ярослав.

— Снова ваш дед. На этот раз сказал, что никуда не уйдёт, пока вы с ним не поговорите. Пожалуйста, войдите в положение пожилого человека. Ему там уже плохо стало, плачет, давление подскочило и вообще…

— Да как же он меня задолбал! — скривился парень и с мольбой глянул на меня. Но я только пожал плечами, ещё раз пожал тому руку и вышел за дверь.

Фёдор

А затем отправился домой, попутно проверяя пропущенные от матери, своей девушки и ребят из баскетбольной команды, которые звали меня сходить вместе с ними в кино. Заманчиво, но я обещал этот вечер провести с Аней, причём клятвенно. Набрал номер, стоящий в избранном и буквально через мгновение услышал звонкий голосок:

— Привет, любимка моя.

— Привет, Анют.

— Освободился? Приедешь ко мне?

— Слушай, — неожиданно потянул я, а сам прислонился к холодной стене больницы и глаза прикрыл от досады, — мне тут парни позвонили.

— Да? — и я услышал бесконечную грусть и растерянность в голосе своей девушки, за что мне тут же захотелось вмазать себе по лицу пару раз. Хотелось да, вот только от задуманного я не отказался.

— Да, Анют, там у них форс-мажор, дело жизни и смерти. Понимаешь?

— Понимаю…

— Давай я с ними раскидаюсь и приеду. Хорошо?

— Обещаешь?

— Обещаю, Анют.

— Федь?

— М-м?

— Я люблю тебя!

— И я тебя, — рубанул коротко и отключился, коря себя за то, что в который раз не смог произнести то, что она хотела от меня услышать.

Остаток дня я просто убил на всякую дичь. Мы сходили с пацанами в кино на какой-то новый блокбастер, сюжет которого прошёл мимо меня. Затем поели в любимой пиццерии, где ребята ржали и обсуждали последние новости, а я себя чувствовал не в своей тарелке. И наконец мы решили завалиться в кальянную, где я и вовсе ушёл на дно своих мыслей.

А затем поймал себя на том, что всё время проверяю в сети ли ОНА. А когда понимал, что нет, то принимался листать фотографии её профиля. А меж тем моя заявка в друзья так и висела непринятой. И сообщения, что я строчил ей ещё со среды тоже.

Ни слова.

И телефон мой молчал. Ни на один пропущенный от меня Марта так и не ответила.

И я с ужасом понимал, что моё терпение на пределе. Ещё немного и меня просто разорвёт на куски или ещё хуже — я потеряю над собой контроль. Или я уже это сделал?

Спустя ещё минут двадцать я по-английски покинул парней, а затем сел в такси и погнал по выученному наизусть адресу. Это я понял только тогда, когда бомбила остановился под окнами Максимовской. Я знал, что творю дикую дичь, но желание увидеть Марту перебивала голос разума.

Я скучал по ней.

Невыносимо!

И сам же себя за эти чувства бесконтрольные, жадные и сокрушительные винил. Вот только поделать ничего не мог. Ноги сами несли меня к ней, чтобы увидеть. Чтобы хоть немного хапнуть её