растилалась перед ним и манила. Артур поднял руку, ощущая на ладони тяжесть браслета, представил, как он взмывает в воздух и с плеском падает в воду. Течение подхватит его и унесет далеко-далеко, а потом он будет веками лежать на морском дне, пока кто-нибудь не найдет его и не задастся праздным вопросом – кому принадлежала эта вещица и что означают подвешенные к ней шармы. Вот только для него, этого счастливчика, браслет будет лишь забавным пустяком или просто древностью, ценность которой измеряется лишь стоимостью золота.

Станет ли ему легче, если он избавится от браслета?

Впрочем, оставалась еще одна загадка, еще один шарм, о котором он не знал ничего. Сердце. Коробка в форме сердца, замок и шарм – тоже сердце.

Артур задавался вопросом, станет ли ему легче. Может быть, шарм расскажет, что жена любила его, что их время вместе не было для нее компромиссом. Ответы могут быть в нем.

Должны быть.

С другой стороны, так заманчиво войти в море с браслетом. Волны убаюкивали его. Если унести браслет с собой, он наверняка исчезнет. Ноги уже мокрые, так почему бы не войти в море по пояс, по грудь, плечи? Пусть оно накроет рот, нос, глаза, пока не останется только клок белых волос, который захлестнет и заберет с собой волна?

Кому есть до этого какое-то дело?

Несколько месяцев назад он сказал бы, что никому и никакого. Но потом он снова сблизился с Люси. Он целовался с Сильви. О нем заботилась Бернадетт.

Именно мысль о Люси заставила его встать. Он нужен ей, и она нужна ему. Под ногами захрустела галька. Море не получит то, чего требовало от него. Люси. Дочь достаточно натерпелась – выкидыш, развод, потеря матери. Надо быть эгоистичным старым дураком, чтобы вот так взять и покончить с собой, омрачив ее жизнь еще одной трагедией.

Артур пятился и пятился, пока не оказался на берегу.

Он сел на камень и уставился на браслет, сиявший на фоне темно-серой гальки, моря и чернильного неба. Шарм-сердечко как будто светился. Рядом с ним, в лужице, покачивался крохотный серый краб. Бедняга оказался в ловушке. Море отступит с отливом, солнце высушит воду, и сам он высохнет до хрустящей корочки.

Артур опустил пальцы в воду. Краб пошевелил одной клешней, как будто помахал ему, и затих. Артур просунул руку дальше. Его маленький друг по-своему изображал статую.

– Ты можешь умереть, если останешься в этой луже. В море ты будешь в большей безопасности. – Артур сложил ладонь чашечкой, и краб переполз в нее. Он поднял руку, и оба посмотрели друг на друга. Глаза у краба были черные и маленькие, как булавочные уколы.

– Не бойся, – сказал Артур.

Он отнес его к морю, подождал, пока набежит волна и положил у кромки воды. Краб остановился на мгновение, как будто хотел поблагодарить и попрощаться, и пополз. Легкая волна накрыла его, а когда отступила, краба уже не было.

Артур посмотрел на опустевшую лужицу. «Может, и я тоже застрял в такой вот ловушке, – подумал он. – Мне нужно вернуться в море, даже если оно пугает неизвестностью, иначе я иссохну и умру».

Он представил, что сказала бы Люси, если бы увидела его здесь, промокшего до нитки, спасающего краба. «Ты же простудишься и умрешь. Иди согрейся». Так он сам говорил ей, когда она была ребенком. Странно, они как будто поменялись ролями. Мириам, наверно, тоже сочла бы это забавным.

Что бы он ни делал теперь, все это не имело ровным счетом никакого значения. Он – вдовец, и никто не укажет, как ему жить. Захотел бы – исполнил джигу прямо в море. А почему бы и нет?

Он дрыгал ногами, изображая танец, пока не нахлынула волна.

– Посмотри на меня, Мириам.

Он истерически рассмеялся, и слезы покатились по щекам, смешиваясь с каплями дождя.

– Я веду себя глупо. Я прощаю тебя. Ты ничего мне не рассказывала, считала, что так будет лучше. Я все еще жив. И хотел бы, чтобы ты тоже была жива, но… И я хочу жить, даже если это больно. Я не хочу быть высохшим крабом.

Он пробежался, потом перешел на шаг и снова пробежался, то входя в море, то выходя, и ледяная вода напоминала, что он жив. Он раскинул руки, обнимая ветер, открываясь ему, жмурясь от соленых брызг.

Нужно простить и забыть. Другого пути нет.

Он обхватил себя руками и пошел навстречу ветру, пока не добрался до кафе. По небу бежали темные тучи, и солнце проглядывало из-за них. Капли дождя сверкали по краю сине-белого полосатого навеса. Лужи на тротуаре блестели, как зеркала.

Какая-то пара с фокстерьером открыла дверь и вошла внутрь. По их непромокаемым брюкам и курткам стекала вода. «Я такой же мокрый, как и они», – подумал Артур. Мириам сказала бы, что в таком виде входить в кафе нельзя. Но он вошел. И поежился, когда теплая струя воздуха обожгла щеки.

– Господи, да вы только посмотрите на себя, – встретила его хозяйка в желтом фартуке. – Давайте-ка вытремся. – Она исчезла за прилавком и тут же вернулась с пушистым небесно-голубым полотенцем. Другое полотенце, потрепанное, она предложила паре для их собаки. – Ну и погодка сегодня. Вы, наверно, гуляли, да? Все так быстро меняется. То ясно и светло, то вдруг стемнеет в одну минуту и… – Она щелкнула пальцами. – Но солнце, мой милый, выходит всегда. Думаю, и мы сейчас дождемся.

Мокрый насквозь, он хотя бы вытер насухо лицо. Вошедшая перед ним молодая пара пила горячий шоколад. Волосы у девушки были темные, как у Мириам. Горячий шоколад им подали в высоких стаканах – с высокой белой шапкой взбитых сливок, посыпанных шоколадной крошкой.

Когда хозяйка в желтом фартуке подошла к Артуру, он попросил то же самое. Потом, сидя у окна, он зачерпывал сливки длинной ложкой и смаковал каждый глоток горячего, тягучего напитка.

После кафе Артур сел сначала на поезд, а потом автобусом вернулся домой. Одежда прилипала к телу и шуршала при ходьбе. Он уже подходил к дому, когда в кармане завибрировал мобильный. Сообщение пришло от Бернадетт.

«Позвоните мне».

Воспоминания

В коридоре было темно и холодно. Артур уставился на сообщение. Коротко и по существу.

«О боже, нет», – была его первая мысль. Только бы с ней все в порядке. Сейчас он разденется и позвонит ей.

Как он и предполагал, никаких поздравительных открыток не было. Люси должна была