― Я очень счастлив, сударь, ― сказал он, ― что наконец принят вами. Вот уже два часа, как мне каждые пять минут сообщают, что очередь моей аудиенции у вас приближается. Звание, которое я ношу, не приучило меня к такому ожиданию, и если бы факты, являющиеся причиною моего посещения и могущие... (он повысил голос) иметь юридические последствия... (Флогерг принял огорченную позу), если бы факты эти не были такой чрезвычайной важности, то достоинство мое...

― Может ли это быть, господин главный прокурор, ― прервал Флогерг, ― чтобы вам у меня... (последнее слово было сказано резко и противоречило своим тоном примирительному смыслу фразы) не оказали всего должного вам уважения?.. (Он снова взял в руки трубку домашнего телефона). Ковель!.. Господин главный прокурор жалуется, что прождал два часа... Как? Но вы должны были предупредить меня... Вы мне просто сказали: господин Магуд; я знал когда-то Магу да, который был небольшим чиновником исправительного суда в Лудеаке. Я подумал, что это был он...

― Это был я, ― отрезал главный прокурор.

Сбитый с толку Флогерг повесил трубку.

― Ах, это были вы, господин прокурор? Простите меня: такое быстрое движение по службе, начатое с такого незначительного места!.. Поздравляю вас. Не откажите также, прошу вас, принять мои искренние извинения. Во всем этом виноват я один. Будьте добры присесть: я вас слушаю.

Прокурор, слегка смягченный таким почтительным подчинением, сел и овладел собою:

― Прежде всего, действительно ли с издателем газеты «Мир» я имею честь?..

― С ним самим.

― В таком случае мне хотелось бы, в общих интересах, чтобы разговор наш происходил... как бы это сказать... среди четырех стен.

Флогерг позвонил, вошел лакей:

― Я никого не принимаю. Пусть не мешают нам ни по какому поводу.

Лакей поклонился и вышел. Прокурор недовольно поморщился:

― Разве я выразился недостаточно ясно?.. Мне хотелось бы, чтобы разговор наш происходил наедине, между четырех глаз.

Флогерг рассыпался в извинениях:

― Что же вы мне не сказали этого раньше? ― потом он обернулся ко мне: ― Дорогой собрат, извините меня, пожалуйста. Желание господина главного прокурора для меня ― приказ... кстати, я вас не представил?.. Жан Гедик, издатель «Солнца» и «Вечерней газеты».

Я бросил изумленный взгляд на Флогерга, который ответил мне быстрым незаметным подмигиванием.

― А, это господин?.. ― сказал прокурор, снова нахмурившись. ― Ну что же, я рад, что встретил вас обоих, господа, так как все то, что мне надо сказать редактору «Мира», мне также надо сказать и редактору «Солнца» и «Вечерней газеты», потому что обе эти газеты повторяют, как эхо, утверждения, печатающиеся в «Мире».

― Не редактору, ― вежливо поправил Флогерг, ― я ― издатель одной газеты, а приятель мой ― издатель и главный пайщик двух других газет. Редакторы наши ― совершенно автономны, и мы вмешиваемся в их дела только по чисто административным вопросам, касающимся наших газет.

― Милостивый государь, ― возразил прокурор, ― я, как судейский чиновник, хорошо знаю цену этой автономии. Она, если можно так выразиться, ― величина бесконечно малого порядка. Но я хочу верить, что та совершенно неслыханная травля, которая ведется против меня в ваших газетах вот уже полтора месяца и немедленного прекращения которой я пришел требовать, ― я хочу верить, что травля эта внушена не вами. Зачем бы вам делать это? Я вас не знаю. Но я знаю, что именно вы можете прекратить все это, и я не потерплю в этом вопросе никакого...

― Вы говорите ― травля? ― прервал Флогерг. ― Мне об этом в редакции не сказали ни слова. Кто же это посмел?.. Высшего судейского чиновника!.. Вы знали про это, Гедик?

Я вполне искренне мог ответить только, что не знал.

― Простите нас, господин прокурор, ― продолжал Флогерг, ― но дело в том, что... ― (каким конфиденциальным тоном сказал он это!), ― мы очень редко читаем в подробностях наши собственные газеты. Это кажется невероятным, но это так. Мы пробегаем более внимательно газеты враждебного нам лагеря, чтобы наметить общее направление наших возражений. Что же касается текущего материала наших столбцов, то этим занимаются наши редакторы, и мы очень редко бываем осведомлены в нем.

Хотя эта речь Флогерга была произнесена весьма добродушным тоном, но, не говоря уже о ее неправдоподобии, к ней примешался и чуть заметный оттенок вежливой насмешки. Прокурор с минуту сурово изучал его лицо, а затем продолжал:

― Хочу верить вам, милостивый государь... Должен вам верить, потому что без этого... (он сдержал гневный жест). Так вот, господа, факт таков: вот уже полтора месяца, как против меня ведется систематическая травля, чтобы очернить...

― Странно, очень странно, ― сказал Флогерг. ― Как раз полтора месяца тому назад я приобрел эту газету. Изумительное совпадение! Разрешите мне приказать, чтобы сюда подали нам все номера газеты за это время.

― Не к чему! ― оборвал прокурор. ― Я в двух словах познакомлю вас с делом, и я рассчитываю, что после этого... Но не буду забегать вперед. Это началось и с тех пор продолжается под одним и тем же заголовком, который, как лейтмотив, повторяется в разных газетах: «Под красной мантией».

Сперва я только презирал всю эту желчь, я презрительно отталкивал ногою бессильные стрелы клеветы, отскакивающие от брони моей репутации, которая является ценою целой трудовой и неподкупной жизни.

Но гнусный наемник, сквернивший своими грязными ногами честную жизнь, подбирал эти стрелы, собирал их мало-помалу в пучок, который с каждым днем все увеличивался...

― Простите, ― с восхищением перебил Флогерг, ― но какой чудесный полет красноречия! Какая сила слова! Позволив мне, господин прокурор, записать теперь же эти периоды, чтобы напечатать их в предстоящем опровержении. Итак, вы сказали: стрелы клеветы... броня репутации... гнусный наемник... увеличивающийся пучок стрел. Какие образы, какие удачные обороты фраз! Продолжайте, милостивый государь, я буду стенографировать.

Но на этот раз Флогерг перешел ― слегка, чуть заметно, но все-таки перешел ― границу правдоподобного лиризма, и прокурор насторожился.

― Не к чему, милостивый государь, ― сухо сказал он, вставая. ― Я был публично оскорблен в ваших газетах. Я требую публичного извинения, я требую, чтобы оно было принесено немедленно, в первом же номере, на первой странице и под прежним заголовком. Если я не получу этого законного удовлетворения, то мне придется обратиться к суду и выступить на нем частной стороной. Надо ли напоминать вам, что я главный прокурор...

― И что судьи заимствовали у волков похвальный обычай ― не поедать друг друга?.. ― прервал Флогерг. ― Не к чему, господин прокурор, ваши желания будут удовлетворены, если только...