Медленно, очень медленно, словно доставая пистолет, я снял со своей шеи струну, на которой висели половинки очков, высоко приподнял их напоказ. Я шагнул вперед, очень осторожно, словно хруст сломанной ветки мог нарушить наше хрупкое перемирие. И я надел струну на бычью шею Себа, сдвинул половинки очков так, чтобы линзы приходились против его сердца. Это казалось невероятно символичным. Себ, сломавший мои первые очки, стал хранителем линз: свершился ритуал передачи. Струна с очками висела на его шее и груди, как цепь мэра.

— Вот, — сказал я. — Больше у меня ничего нет. Теперь пойдете со мной?

Я все поставил на карту. Посох сломался, а теперь я отдал и очки. Сам лишил себя и власти вождя, и статуса разжигателя огня.

— Себ?

Я думал, он откажется идти, останется здесь, попробует разжечь костер с помощью линз — столь же бесполезных в его руках, как соверены и жемчужины в руках индейцев. Но, к моему изумлению, он ответил:

— О’кей.

Мы вернулись к перекрестью и уселись вокруг клавиатуры, как сидели вокруг костра.

Все здорово разволновались, когда Флора и я показали им этот люк. Все пали на колени, как мы, когда впервые его увидели, толкались, нажимали вразнобой клавиши. Я не мешал. Если кто-то случайно введет правильный код — тем лучше. Но я не слишком на это рассчитывал. Я уже убедился: на этом острове нет ничего случайного. Так что я предоставил ребятам играть, пока им это не наскучило, а потом велел сесть кружком и заняться делом.

— Итак. Назовите числа, которые считаете важными для каждого из вас, для клуба «Завтрак», связанные с островом или какими-то местами на нем или со школой Осни.

— Можно попробовать наши номера в Осни, — предложила Миранда.

— Отлично! — сказал я, указывая на нее, как учитель, вызывающий в классе ученика. — В каком порядке?

— В обоих: сверху вниз и снизу вверх.

Я подчинился — после небольшого спора о том, как выразить в числах статус Себа, Четверти. Решили, что 1/4 — это 14. В нисходящем порядке, от Себа до меня, получилось 14 1 1 1 11 11 12, а в обратном, от меня до Себа, — 12 11 11 1 1 1 14. Пусто.

— А как насчет сидений в самолете? — надумала Джун.

— Уже пробовали.

— Нет, — вмешалась Флора. — Мы пробовали только твое. Пришлось объяснять и про необычный номер моего сиденья и про тайный наш — мой и Флоры — поход к месту крушения.

— Попробуем все номера сидений, — сказал Гил.

— Хорошо. Значит, с первого по седьмое, потом двадцать третье, девятое и десятое. Был ли у нас второй пилот?

— Нет, — сказала Джун. — Только стюардесса. Она сидела на откидном сиденье, помнишь?

— Тогда ее не надо. Но место пилота выяснить нужно. Мы же не залезали во второй раз в кокпит, верно?

Мне припомнился тот вечер и как я боялся, что труп пилота, отсутствовавший в тот момент, когда мы всей компанией обдирали самолет, каким-то чудом вдруг возникнет на своем сиденье — жуткий, с выступившими из-под гниющей плоти костями.

Флора покачала головой:

— Не залезали. Если сиденья в кабине пронумерованы нормально, то его — первое.

— Логично, — заявил Себ. — Ведь на самолете пилот — главный.

— Ага, — поспешил я согласиться с Себом, только бы не поссориться. — Вот только если отсчитывать от моего номера, то у него — не первое, а двадцать первое.

— Ха! — сказала Мирада. — «Двадцать один пилот».

Флора улыбнулась ей:

— Линк думал, это моя любимая группа.

Я замер. Не только потому, что она произнесла мое тайное, только для родных и друзей имя. Тут еще и другое.

— Что ты сказала?

— Сказала, что ты считал «Двадцать одного пилота» одной из моих любимых групп. Когда расспрашивал меня, — помнишь? — какую музыку я бы взяла с собой на необитаемый остров.

— Ты и меня об этом спрашивал! — подхватила Миранда.

— И меня, — проворчал Себ.

У меня мурашки побежали по коже.

— И меня, — сказал Ральф.

— Меня в самую первую ночь, когда я сожгла скрипку, — сказала Джун.

— Вот оно! — выдохнул я. — Музыка!

Я почувствовал, как приподнимаются волосы у меня на загривке.

— Это — «Диски необитаемого острова». Ваша любимая музыка — наша любимая музыка — подскажет нам цифры.

— Как извлечь цифры из музыки? — удивился Себ.

Разумный вопрос.

— Давайте разработаем систему, — предложил я. — Нам нужны числа, связанные со всеми нашими любимыми записями.

Солнце заходило. Скоро и цифр на клавиатуре не разглядеть. Я не разжег костер. Нам предстояла голодная и холодная ночь. Но это никого больше не волновало. Мы все внимательно слушали друг друга, ждали своей очереди, не перебивая, работали вместе. Наконец-то мы научились действовать в команде, чего нам до сих пор отчаянно недоставало.

— Давайте по очереди. Джун, ты из нас самая музыкальная, начнем с тебя. Твоя музыка связана с какими-то числами?

Я разгладил меню с изображенной на нем картой-Пакманом и занес над ним ручку, готовясь вносить числа.

— Беда в том, что их слишком много, — заговорила Джун. — Если бы я отбирала восемь записей, я бы взяла классическую музыку, а у классической музыки обычно есть номера. У Баха, у Бетховена, у Гайдна — любое произведение называется «опус номер такой-то». У Моцарта всегда буква «ка», у Генделя «эйч-дабл-ю-вэ» и так далее.

— Назови их все, — попросила Флора.

Джун наморщилась, соображая.

— Не так-то просто отобрать восемь, — призналась она. — Что-то надо отбросить. Так — Паганини. Каприз. Опус номер один.

— Это несложно, — сказала Флора, и я записал: «1».

— Чайковский. Скрипичный концерт ре мажор. Опус тридцать пять. Концерт для двух скрипок ре минор Баха. Концерт ре мажор Бетховена. Концерт номер пять ля мажор Моцарта.

Мендельсон, скрипичный концерт ми минор, опус шестьдесят четыре. «Чакона» Баха ре минор… Сколько набралось?

Я сверился с записью.

— Семь.

— О, и еще Вивальди «Четыре времени года».

— Какая часть?

Джун улыбнулась и указала на заходящее, но все еще жаркое солнце:

— «Лето» конечно же.

— У него есть номер?

— Опус восемь.

Я записал цифру 8, перечитал записанное.

— Сплошь скрипка, — отметил я с удивлением.

— Я люблю слушать скрипку, — бесхитростно ответила Джун. — Я только не хотела больше играть на ней.