– Если у меня были заблуждения, я от них отрекаюсь. – Если вдуматься, весьма сомнительное отречение, но Кошон рад и такому, Жанна сломалась, он сумел пересилить столь упорную Деву! – При одном условии…

Епископ напрягся, что еще придумала эта проклятая девчонка?! Она уже очнулась от своего ужаса и могла соображать и говорить вразумительно, момент казался Кошону утерянным. И все же он не привык сдаваться, особенно если дело касалось искоренения ереси!

– Чего ты хочешь? Если Церковь в силах помочь, то поможет.

– Переведите меня в церковную тюрьму и уберите английских солдат! Они досаждают мне даже в камере!

Кошон едва сдержался, чтобы не перекреститься. Слава богу, эта дурочка не придумала ничего серьезней. Он кивнул в знак согласия, разворачивая заготовленный пергамен с формой отречения.

– Но вы не обещали выполнить мое требование.

Теперь Кошон едва не выругался. Речь идет об отречении, о ее жизни и смерти, а эта дрянь торгуется! Сказала бы спасибо, что вообще позволяют сохранить жизнь, а не стать угольками в костре!

– Тебе не достаточно моего обещания?

– Я его не слышала.

– Обещаю.

Ей бы заставить Кошона вслух поклясться именем Господа, что переведет в церковную тюрьму, но епископ не глуп, он тут же начал читать отречение. Потрясенная собственным поступком, Жанна не вслушивалась в то, что теперь произносил Кошон, иначе обратила бы внимание, что его речь была слишком короткой для большого листа, с которого он читал. Даже секретарь понял, что Кошон произносит не весь текст отречения. Как же Жанна будет подписывать? Надо ей сказать об этом…

Не успел, Кошон сунул согнутый вдвое лист самой Деве:

– Ставь крест в знак своего отречения!

– Разве не достаточно того, что я отреклась вслух при стольких свидетелях?

– Подпиши!

– Я не читаю, откуда же мне знать, что я подписываю?

Секретарь едва не крикнул: «Молодец, Дева!» Но Кошон снова начеку, он сурово сдвинул брови:

– Не морочь нам голову! Ты отрекаешься от своих заблуждений?!

– Если они были, отрекаюсь.

– Так ставь крест! Не испытывай терпение отцов Церкви!

Внимательно глядя на епископа, Жанна поставила крест там, где он указал. Ее глаза говорили: «Твоя вина, если это ложь». У Кошона по спине тек пот, но отступить он не мог.

Половина дела была сделана, Жанна при всех отреклась от своих заблуждений, поставила крест, не подозревая, в какую ловушку ее заманили. Кошону казалось, что она все понимает, даже если не догадывается о самой ловушке, то прекрасно понимает, что ее живой не выпустят. А еще насквозь видит ухищрения самого епископа. Мелькнула страшная мысль, что Дева может и впрямь быть той, за которую себя выдает. Тогда ее гибель означает и гибель бессмертной души самого Кошона. Выторговав блага в земной жизни за счет смерти Девы, он обрекал себя на мучения в вечности…

Чтобы отогнать от себя такие страшные мысли, Кошон даже чуть тряхнул головой.

Теперь предстояло огласить приговор, тоже заготовленный заранее:

«…но так как ты тяжко согрешила против Бога и святой Церкви, то мы осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечное заключение, на хлеб горести и воду отчаяния, дабы там, оценив наше милосердие и умеренность, ты оплакивала бы содеянное тобой и не могла бы вновь совершить то, в чем нынче раскаивалась».

Формально все прекрасно, еретичку всеми силами пытались спасти от ее страшных заблуждений, сохранив земную жизнь, дабы подготовить к жизни вечной.

Глубоко и с облегчением вздохнув, Кошон стал спускаться с помоста, на ходу скручивая пергамент с отречением. Он уже не обращал никакого внимания на саму Жанну, сейчас она была неважна.

К ней подошли двое солдат, один из которых грубо дернул за цепь, которой скованы руки девушки. Она рывком освободилась от его цепких пальцев:

– Я теперь буду в церковной тюрьме!

Солдат грубо захохотал:

– Кому ты там нужна?!

– Как? – даже растерялась Жанна. Но Кошон и остальные церковники удалялись, действительно не оборачиваясь в ее сторону. Жанне даже показалось, что Кошон намеренно отворачивается к кардиналу Винчестерскому, чтобы не видеть вопроса в глазах осужденной.

Только теперь Жанна поняла, что он добился, чего хотел, и больше не намерен ничего делать ни для спасения ее души, ни для облегчения мук ее тела!

Никуда ее годоны не выпустят, снова и снова будут насмешки и издевательства, угрозы и обещания страшной смерти. Ничего не изменилось с ее отречением, разве что не сожгли. Только теперь на ней страшный грех, она обманула надежды святых, она не выдержала и отреклась…

Теперь и Жанне было все равно, куда ее отведут, куда поместят и что сделают. Она отреклась! Значит, больше не видеть защиты архангела Михаила… она больше не сможет молить Господа о помощи и поддержке… Это было куда тяжелее смерти.

Кардинал Винчестерский готов был растерзать епископа! Так не оправдать возложенного доверия! Неужели этот идиот думает, что ему нужно отречение еретички?! Англичанам нужен костер из нее!

Но епископ и не думал оправдываться, он с удовольствием объяснил свою придумку, теперь нужно только дождаться, когда отрекшаяся снова нарушит свою клятву, и тогда со спокойной совестью ее сжигать. Несколько мгновений кардинал смотрел на епископа в немой ярости, потом прошипел:

– А если не нарушит?!

Губы Кошона чуть тронула улыбка:

– Там есть пункт о мужской одежде.

– Ну и что? Она будет носить женскую в вашей церковной тюрьме.

– Мы пока никуда ее не забираем и мужскую одежду не отбираем… А от женской в одной камере с охраной мало проку.

Кардинал Винчестерский замер, похоже, он недооценил епископа, столь дьявольскую задумку даже ему не придумать. Церковь попыталась сохранить жизнь еретичке, но та отреклась и снова вернулась к старому! Ай да Кошон!

Епископ скромно опустил глаза, он всегда готов служить в меру своих скромных сил…

Кошон был прав, для Жанны начались мучительные дни с бесконечными угрозами быть изнасилованной солдатней. После ее отречения охранники ведьму больше не боялись, она признала свои грехи, а значит, лишилась своей силы!

Но для самой девушки не это было главным, она отреклась, отказалась от того, зачем вообще отправилась из Домреми, зачем вела на штурм стольких людей. Она проявила слабость, теперь ей никто не будет верить. И никакой церковной тюрьмы с возможностью побега или освобождения не будет, ее просто обманули. Стало страшно, неужели и сообщение о бароне де Ре тоже обман?!

Нет, однажды она услышала, как один из солдат говорил другому (за столько месяцев Жанна даже научилась немного понимать их речь), что де Ре одерживает одну победу за другой. Именно имя барона заставило Жанну прислушаться к разговору. Но какая теперь разница, подвалы Буврейского замка невозможно взять никаким штурмом, ее скорее убьют, чем позволят освободить. И теперь она навечно заперта с этими извергами, у которых никакого понятия о чести и достоинстве?!