И – надо же – переждала! Кто бы мог подумать.

Правду говорят: жизнь прожить – не поле перейти. Столько нюансов, столько…

Как-то Ольга спросила Машку:

– Ну, как твой возлюбленный?

Та, выуживая из пачки печенье, словно мимоходом уточнила:

– Полюбовник.

Ольга смутилась:

– А что, есть разница?

– А то! – живо откликнулась Машка. – Еще какая! Неужто не понимаешь! Или прикидываешься?

Точное время расставания не определяли – мужества не хватало. Хотя оба понимали – вот эта встреча, скорее всего, предпоследняя. Ну или – предпредпоследняя. Так будет точнее.

Насмешка судьбы – в эту «предпредпоследнюю» Машка забеременела.

Расслабились, так сказать. Отпустили ситуацию. Потеряли бдительность.

Не виделись почти месяц – на свидании в Парке культуры (искать явочные квартиры обоим не хотелось) Машка довольно спокойно, в рабочем, так сказать, режиме, сообщила ему эту новость.

Он остановился как вкопанный и даже открыл рот.

Почувствовал, как липким потом покрылись ладони. Откашлялся – словно подавился – и тоненько, словно подросток, выкрикнул:

– И чего же ты хочешь? Чтобы я ушел из семьи?

Она подняла на него удивленные глаза и минуты две, словно видя его впервые, внимательно рассматривала.

А потом, легко вздохнув и посмотрев по сторонам, словно что-то потеряла, спокойно ответила:

– Что ты! Ни в коем случае! Как ты вообще мог об этом подумать?

И, словно сильно удивившись и даже его осуждая, медленно покачала головой.

Он нервно посмотрел на часы:

– Извини, важная встреча! Нужно спешить! – и залился краской.

Она важно кивнула и, словно проявляя заботу, поправила ворот его рубашки.

– Иди! – серьезно напутствовала она. – Конечно, иди!

Он нервно повел плечами, поспешно кивнул и, не оглядываясь, заторопился к выходу.

Она смотрела ему вслед – пока он не скрылся из виду.

Лицо ее было совершенно спокойно и, казалось, ничего не выражало.

Когда его силуэт почти растворился и смешался с толпой гуляющих, она вздохнула, поправила волосы и спокойно сказала вслух:

– Дурак. А в общем-то, жаль.

И поспешила в глубь парка – на озерцо. Посмотреть на лебедей.

Если они там еще есть.

Да! По дороге она купила стаканчик пломбира. С большим удовольствием, надо сказать, съела.

Вечером, когда старики уже спали, она вошла в комнату к Ольге. Та, уткнувшись в компьютер, работала – впрочем, как всегда, до поздней ночи.

Ольга ей кивнула:

– Сиди. Но – молчи.

Машка молчала недолго.

– Лель! А какие тебе нравятся имена?

– В смысле? – не отрываясь, спросила та.

– В прямом! Ну, мужские – Олег там или Владимир. Или Иннокентий, например. Или вот еще, из новых – Руслан или Мефодий.

– Какой Мефодий? Ты что, сбрендила? А вообще, все у меня как-то ассоциативно. Иннокентий – это Смоктуновский. Руслан – в паре с Людмилой. А Олег… Ну, который Вещий. Наверно, так. Да! – Она на секунду задумалась. – А вот Владимир… Нет, не нравится! Потому что мой начальник. И потому что вредный.

Она снова принялась печатать, как вдруг опомнилась и повернулась к племяннице.

– А это ты к чему? – спросила она и удивленно посмотрела на Машку.

Та, накручивая, как в детстве, на палец свой черный локон, спокойно ответила:

– Да так, для коллегиальности. Чтобы не было расхождений. В смысле, как назовем ребенка.

– Какого ребенка? – тихо спросила Ольга.

– Моего! – ответила Машка. И поспешно добавила: – В смысле – нашего.

Ольга откинулась в кресле, сняла очки и протерла глаза.

– Та-ак! А вот с этого места – поподробнее. Если, конечно, можно!

– Запросто! – рассмеялась Машка. – Только какие уж тут подробности! Дети возникают совершенно обычным и всем известным способом – всегда и везде, если ты забыла.

– Остроумничаешь? – уточнила Ольга. – Уже хорошо. И все же по порядку. Если ты не возражаешь.

* * *

Ключевое слово – «нашего», произнесенное Машкой, решило судьбу малыша еще тогда, в утробе его легкомысленной матери.

Мальчика, подтвердило новомодное УЗИ на очень раннем сроке, – а Машка сразу была в этом абсолютно уверена.

Растерянная семья – Ольга, Елена, Борис и, конечно, Гаяне (имеющая к этому ребенку, своему правнуку, самое непосредственное отношение) – пыталась унять тревоги, волнения и страх.

– Радуйтесь! – приказала Машка.

И все дружно старались следовать ее наставлению.

Гаяне, разумеется, кряхтела и охала. Елена пыталась взять себя в руки, понимая, как опять отменяется ее такая спокойная ныне и размеренная жизнь. Борис Васильевич долго молчал, а когда немного пришел в себя, спросил:

– Почему у нас всегда так?

Вопрос был адресован, разумеется, жене.

– Как? – уточнила и без того раздраженная и беспокойная Елена.

– Вопрос риторический, – объявил он обиженно и хлопнул дверью.

Не выдержав, спокойная Елена почти взорвалась:

– Потому! И прекрати задавать дурацкие вопросы, на которые ответа нет! И вообще, не гневи бога! Все живы и, слава богу, почти здоровы.

Муж обиделся и снова надолго замолчал.

Ольга пребывала в задумчивости и растерянности.

Нет, все правильно, надо рожать! Она в который раз вспоминала свою историю с Димой Колобовым. Жалела о сделанном? И да, и нет. Головой понимала – тот ее выбор был единственным и правильным. А вот сердцем…

Да что говорить – что сделано, то сделано. И сколько ситуаций бывает неисправимых! Безнадежно и безвозвратно неисправимых. Что говорить…

А Машке сам бог велел. Тогда она ей сказала: «Рожай, сколько бог даст». Она молодая, здоровая. Может рассчитывать на окружающих ее близких людей. Хотя… На кого, спрашивается? На постоянно болеющую, совсем дряхлую Гаяне? На Елену – тоже отнюдь не девочку, едва справляющуюся с проблемами и болезнями мужа? Про Бориса и говорить нечего – он и своих-то детей не очень воспитывал.

Она, Ольга. Да, еще в силах, еще на ногах. Но она – единственный их кормилец. И в этом и заключается ее помощь семье.

Вот только Машка была беззаботна. Тоннами поглощала маринованные огурцы и шоколад – несмотря на ворчание деда. До полуночи смотрела телевизор. На улицу выходила неохотно: «Да ну! Такая мерзючая погода!» И была в превосходном настроении! Вот такие чудеса.