– Бывает, что и медведь летает.

– Очень жизненное наблюдение, – без улыбки согласился он, – а если серьезно?

– Серьезно – долго рассказывать.

– А я не тороплюсь, – он улегся на кровать и положил руки под голову. – Готов слушать самую длинную и скучную историю. Итак, жила-была на свете маленькая княжна…

– Не такая уж и маленькая. В ту пору ей стукнуло девятнадцать…

На торжество Наташа всё-таки пошла. Наряд ей принесли такой, что женское сердце дрогнуло. При её жизни такой моды уже не было, а вот на бабушкином девическом портрете ещё помнилось. Кринолин, корсет зашнуровывать его пришлось с помощью Евгения.

Сам посвященный оказался одетым во фрак и старинного покроя сорочку с кружевным жабо. На его груди сиял бриллиантами и изумрудами орден Святого Владимира.

Он попытался надеть на Наташу столько украшений, что не запротестуй она, напомнила бы собой сверкающую рождественскую елку.

– Ну и как мы выглядим? – Евгений подвел её к большому зеркалу.

– Мне всё больше кажется, что я участвую в какой-то игре, что это мираж, который развеется, стоит лишь как следует умыться холодной водой. Восемнадцатый век?

– По-хорошему, к этим нарядам положены парики, но я решил, что мы обойдёмся собственными волосами.

– А тебе нравится? – Наташа с надеждой посмотрела на него, может, он шутит, понимает, как это всё глупо? Но нет, его лицо выражало полное самодовольство. Она поняла: союзника в его лице не найдёт – Евгений был безнадежно отравлен. Годами беззаботной жизни, одновременно похожей на приятное приключение, извращенными удовольствиями, в которых они ничего странного не видели. Жизнь-игра, жизнь-сон. И солнцепоклонники не хотели просыпаться…

Рада была раздавлена. Опозорена, унижена, осквернена. То, что с нею сделали, напоминало страшный сон. Из тех, просыпаться после которых стыдно. Стыдно было даже вспоминать, какой она сама оказалась низкой, поганой девкой.

Она попыталась разбить себе голову о стену, но в комнату тут же заскочили два здоровых сильных мужика, которые укололи её чем-то, после чего она проспала несколько часов и проснулась с чувством гадливости.

Эти мужчины! Они не тронули её девственность, но залезли в душу и что-то там повернули. Она больше не была чистой и невинной Радой и теперь не могла выйти замуж за хорошего человека.

Куда она попала? Чужие, злые люди! Казалось, они знают о ней такое, чего до сего дня не подозревала в себе она сама. Чтобы не сойти с ума, ей надо было за что-то зацепиться. За что-то знакомое. Наверное, потому так отчаянно вглядывалась в незнакомые лица. Альку она не узнала, чего и говорить! Разве мог тот невысокий, хоть и крепенький мальчик, которому она, подчиняясь внезапному порыву, подарила когда-то серебряное колечко, вырасти в такого красавца-великана!

Но и он её не узнал, если бы не её зоркий глаз! Она увидела на его мизинце свое колечко. А когда-то оно свободно наделось на безымянный палец…

Украли Раду прямо из табора. Она пошла за водой к ручью, опустила кувшин и тут почувствовала легкий укол. Уже угасающее сознание лениво угадывало: змея? Но змеи сейчас спят! Они подкрались так бесшумно, что не дрогнула ветка, не хрустнул сучок. Теперь она понимает, что это был за укол!

Сегодня им дали возможность поговорить наедине. Теперь его звали Алимгафаром. Нехорошее имя! Рада постаралась его очаровать – только в нем была её надежда!

Высокую цену придётся заплатить – отдать ему своё тело. Ошиблась мама, нагадала ей русского мужа. Будет русский, да только не муж. Как ей говорили? "Великая честь быть первой женщиной посвященного слуги Арала". Для кого великая честь, а для кого – позор дальше некуда. Вот и пришли за нею. Две женщины. Будут её готовить: купать, одевать, будто она госпожа какая. Наверное, её будущий возлюбленный большой человек в ихнем подземелье, иначе чего бы это вдруг с нею стали так возиться?!

Алимгафар одевался к празднику. Он вымылся в теплом бассейне и растер кожу пахучим маслом, которое вручил своему любимцу верховный маг.

– Хуже не будет, – сказал Саттар-ака, вручая юноше заветный флакон. – Вдруг разволнуешься, или девушка поведёт себя неожиданно. Посвященный должен предусмотреть всё, чтобы ни в какой ситуации не уронить своё достоинство.

Верховный всегда говорил с ним так проникновенно, что Алька в эту минуту готов был идти за него и в огонь, и в воду! Вот и теперь, слушая мага, он терзался: сколько сил потратил верховный на него, своего ученика. А чем собирается отплатить тот? Сбежать из Аралхамада. Слова покаяния уже распирали его грудь, и уже готовы были сорваться с языка, но маг заговорил вновь:

– В основе этого индийского масла капля слез самого Бога Арала. Натёртое им тело по-другому воспринимает любое прикосновение, и человек начинает чувствовать не головой, не сердцем в отдельности, а каждым своим нервом!

Алимгафар это сразу почувствовал, его охватило возбуждение, но не то, нервное, которое гонит кровь толчками и заставляет полыхать румянцем лицо, а ровное, устойчивое возбуждение зверя, поджидающего свою жертву, чей запах он уже услышал.

Как раз в этот ответственный момент отворилась дверь и в комнату проскользнул Батя. Алимгафар поморщился.

– Как неосторожно! Не вовремя! В такой день!

– Именно в такой день наша встреча пройдёт незамеченной! Именно в такой суете можно решать свои дела! Тем более что для себя я решил: сегодня или никогда!

– Ты хочешь сказать…

– Да! Сегодня я проникну в их сокровищницу!

– Батя, одумайся, это ещё никому не удавалось!

– А кто из них был охотником, следопытом? Чутьё ещё ни разу меня не подводило. В своё время я мог даже уклониться от пули!

Алимгафар понял, что своего друга переубедить не удастся. "Наверное, многие стареющие мужчины, – думал он, – попадались именно на памяти о своих прежних возможностях, забывая, что возраст накладывает на них свои ограничения". Но, подумав так, юноша не связал свои размышления с грозящей Бате смертельной опасностью.

– Давай, сынок, обнимемся, – подошёл к нему старый контрабандист давно он не называл его так, и Алька почувствовал, как внутри что-то сжалось.

– Батя, а может, плюнем на это золото?

Тот гневно оттолкнул его от себя.

– С ума сошёл? Опять на воле начинать сначала, что-то искать, вкалывать? В моём-то возрасте? Ты же сам говорил, богатства там столько, что, возможно, никто не знает, сколько именно!.. А если от "многа" взять немножко, это не грабеж, а делёжка!

– Шутишь… Что бы я ни сказал, всё равно ведь не послушаешь?

– Не послушаю.

– Что ж, помогай тебе Бог!

– О чьём Боге ты говоришь?

– О нашем, о христианском… Извини, Батя, мне пора идти.

– Да-да, – заторопился Батя, – заговорился я и про время забыл.