– Чердак чисто. Никого.

– Первый этаж чисто. Есть один.

– Мансарда чисто. Никого.

– Чернов есть? – спросил голос сверху.

– Я Чернов! – изо всей силы закричал Димон и удивился, что не слышит сам своего голоса. Уши были словно набиты ватой.

– Пароль?

– Берлога! – снова выкрикнул он изо всей силы, боясь, что спрашивающий его не услышит.

– Отбой, – произнес голос, – и Димон почувствовал, как кто-то очень сильный бережно поднимает его с пола, и усаживает на лавку.

К Димону постепенно стало постепенно возвращаться зрение. Он увидел склонившееся над ним лицо десантника с густыми рыжими усами.

– Как вы себя чувствуете, Чернов? Встать, идти можете?

Димон встал. Шея одеревенела, в ушах все еще была набита вата, но зрение уже немного вернулось после вспышки светошумовой гранаты. Первое, что он увидел был сидящий у стены Червонец, ошалело взирающий на Димона и на стоящего рядом рыжеусого десантника.

– А ПЛОТ? Где ПЛОТ? – пронеслось в голове. Он осмотрелся в комнате, ПЛОТа не было. – Извините, вы тут такую золотую коробочку не видели? – спросил он у рыжеусого. Тот внимательно посмотрел на Димона, аккуратно взял его за запястье и показал на зажатый в руке прибор. Тут только Димон понял, что продолжает сжимать ПЛОТ. Пальцы не слушались, и ему потребовалось усилие, чтобы разжать их. Десантник успокаивающе потрепал Димона по плечу:

– Это шок, так бывает. Все нормально. Скоро будем дома.

Он подошел к Червонцу, рывком как котенка встряхнул его за шиворот.

– Встать. Руки за спину. На выход.

Уже в вертолете, сидя у окна Димон видел, как переругиваются во дворе коттеджа Гудвин и Червонец. Даже окруженные десантниками, они не могли успокоиться, и Червонец все порывался дать Гудвину по роже.

Гудвин отбивался и, силясь перекричать грохот вертолетных винтов, по-видимому, что-то пытался объяснить Червонцу. Червонец крутил пальцем у виска, стучал сам себя по башке и орал так, что Димону показалось, что он смог прочесть по его губам:

– Нельзя было на ноль делить! Кретин! На ноль было делить нельзя!

Вертолет затрясло сильнее, земля в окне стала уходить из-под пола, машина накренилась, пошла куда-то вбок, потом развернулась, опять накренилась, уже в другую сторону. У Димона поплыло перед глазами, он ухватился обеими руками за сиденье. Острая боль в правой руке пронзила его насквозь, потом накатила тошнота, опять заломило в затылке, потом наступил мрак, и он потерял сознание.

Он провалялся без сознания в больнице несколько дней с двусторонним воспалением легких и переломом лучевой кости правой руки.

Вертолет доставил его в Берлогу, там его ожидала бригада скорой помощи одной из лучших клиник Москвы. В памяти сохранились обрывки, отдельные кадры событий того дня: страдальческое лицо Машеньки («Бедненький, посмотрите, бледный какой!»), озабоченный Петрович, сидящий рядом с ним в завывающей машине скорой помощи, придерживающий на поворотах устройство с капельницей, голубые халаты врачей и тысячи солнц, вспыхнувших над его головой в большой круглой лампе операционной.

В палату к нему пускали только маму, она была с ним и днем, и ночью. От бреда он отошел окончательно солнечным январским утром. Мама под теплым пледом тихо спала в огромном кресле, стоящем у противоположной стены.

Больничная палата была размером с большую комнату их квартиры. Яркое солнце пробивалось сквозь шторы, закрывающие большие окна. Не считая его больничной кровати, мебель в палате была обычная, домашняя. Несколько мягких кресел, картины, журнальный столик, огромный плазменный телевизор на стенке, ковер на полу. Пахло лекарствами и почему-то елкой.

Над его головой между спинками кровати была приварена металлическая крашеная труба, с нее свисала ручка, ухватившись за которую можно было приподняться или повернуться на другой бок. Его правая рука была в гипсе. На прикроватной тумбочке стоял недопитый стакан с клюквенным морсом и маленькая наряженная елочка.

– Мам. Ма-ма, – тихо позвал он.

Мама вскочила с кресла, подбежала к нему,

– Что, сыночек? Что болит?

– Ничего не болит, мам. А что, Новый Год уже?

– Уже. С Новым годом! Как твоя рука? Голова как? Болит?

– Да ничего не болит. А это больница?

Больница, сыночек. Тут врачи. Тут такие врачи! Тут знаешь, кто еще лежит? Космонавт лежит один. Потом еще один, ну ты его должен знать, из Думы он, его все время по телевизору показывают.

– Мам, а как Берлога? Женя как? А масло купили?

– Димочка, все тебе звонят, Женя звонит по сто раз в день. Я со всеми познакомилась, и с Петром Петровичем, и с Женей.

– И с Женей? Ну, как она тебе?

– Хорошая девушка, – мать поджала губы, – скромная. Это она тебе елочку прислала. Просила передать.

– Мама, дай мне мой телефон, срочно!

Мать подала ему коммуникатор и тактично вышла из палаты. Димон левой рукой набрал Женькин номер, она сняла трубку сразу же, как будто ждала его звонка.

– Димочка, ты герой! Ты хоть знаешь, что ты герой? Как ты себя чувствуешь? Врачи все время говорят только, что состояние стабильное.

– Да нормально я. Рука вот только в гипсе, а так нормально.

– Ты знаешь, их там целую шайку взяли: и этих твоих двоих, и журнал, где мы работали, и хозяйку тоже.

– А ее-то за что? – не понял Димон. – И какая связь? Она-то тут при чем?

– Не знаю точно, следствие идет. Но они все связаны с бандой этой, которая тебя украла. Этот наш журнал был для отмыва денег у них. Представляешь?

Они продавали в рабство за границу наших девчонок, ну которые хотели в танцклубах работать или в семьях няньками. А на самом деле они их вывозили за границу, отбирали документы и продавали в публичные дома или просто в гаремы. В рабство, короче. А деньги отмывали через журнал. Якобы журнал приносил большую прибыль, они с нее даже налоги платили. В общем, честные и порядочные люди. Помогали людям искать хорошую работу за границей!

– По-о-нятно, – протянул Димон. – Теперь понятно. Гады какие. А я-то все думал, как они там живут в этом журнале. Никто же его не покупал. Рекламы тоже не было. А ты откуда все это знаешь?

– Лешка рассказал. Он был там, когда хозяйку приехали брать. Там и другие главари были в это время. Всех сразу и взяли.

– Леха, говоришь, рассказал, – Димон нахмурился. Он вспомнил, что это Леха навел на него Червонца.

– Леха – предатель.

– Дим, – просительным тоном заговорила Женя, – он переживает. Он знает, что виноват. Просто он этому Червонцу денег задолжал очень много. Ему сильно не повезло с этим его тотализатором, вот Червонец его и поставил на счетчик. Он тебе боится звонить даже, боится, что ты его не простишь.