предпочитали не выставлять продукцию Cartier на многочисленных международных выставках, проходивших в Париже, поскольку они были больше розничными торговцами, чем изготовителями драгоценностей. Теперь видеть своих сыновей не только на выставках, но и в жюри было для него источником огромной гордости.

Планировалось, что Дома моды представят свои коллекции в павильоне Элегантности, спроектированном Rateau и Lanvin, а ювелирные Дома займут отдельную секцию в Гран-Пале. У Луи, всегда первопроходца, была другая идея. Еще в 1923 году он подал предварительную заявку на «выставку драгоценных украшений, изящных часов и т. д.» как «часть общей презентации, касающейся женской одежды, включая платья, шляпы, вечерние прически и т. д.». Он попросил, чтобы Cartier отделили от всех остальных ювелиров и перевели в павильон Элегантности вместе с великими кутюрье. Творения его фирмы были предназначены для ношения с высокой модой, поэтому, рассуждал он, их следует рассматривать рядом с ней.

К счастью, Жанна Ланвен, известный дизайнер и президент раздела Моды, согласилась с ним. Будучи поклонницей работ Луи и владелицей ожерелья Cartier с жемчугом, бриллиантами и горным хрусталем, она признавала, что его творения – такая же форма «живой реальности», как и ее кутюр. Казалось правильным, что их следует видеть на манекенах с коротко остриженными париками и рядом с платьями, а не в холодных витринах. «Современное декоративное искусство во всех его формах следует понимать как живую реальность, – говорилось в документации выставки. – Керамическая плитка или обои могут быть правильно оценены только на месте – настольная лампа только тогда, когда на самом деле горит на столе».

Правила для всех участников выставки были строгими: «На выставку допускаются произведения нового вдохновения и подлинной оригинальности, созданные художниками, ремесленниками, промышленными и модными дизайнерами и издателями, если они созвучны декоративно-прикладному искусству современности». Cartier не испытывал недостатка в произведениях современной эстетики. Еще в 1910-х, задолго до того, как стиль ар-деко получил название, Жако экспериментировал с геометрическими формами и смелыми цветовыми сочетаниями. В последнее время этот стиль стал модным, и к 1925 году, ко времени проведения выставки, подавляющее большинство клиентов Cartier были поклонниками ультрасовременной и в то же время очень носимой моды.

Во всяком случае, решить, что выбрать, было крайне трудно. Некоторые предметы, такие как «таинственные» часы и косметички в египетском и китайском стиле, попадали туда однозначно, учитывая модный контекст выставки. Кроме того, Луи придумал 150 предметов, которые выражали тему выставки. Некоторые из них были сделаны несколько лет назад, и их пришлось одалживать у клиентов, которые их купили. Большинство вещей, однако, были сделаны специально для этого события.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Дядя Луи действительно был невероятным новатором. Его девиз, который разделяли братья, гласил: «Никогда не копируй, только твори». Идея заключалась в том, что вдохновение можно и нужно черпать отовсюду, кроме уже существующих украшений.

Раздвинувший границы дизайнерской и технической виртуозности, вклад Cartier в мероприятие впечатлил даже его конкурентов: «Среди выдающихся произведений, – сказал Жорж Фуке о коллекции своего конкурента, – были большая брошь с резным изумрудом, ожерелья из изумрудов или кораллов, восхитительный коралловый гребень и браслет из маленьких бочонков с бриллиантами и черной эмалью». Там были объемные украшения для волос в виде «шкуры пантеры», в которых искусный закрепщик Cartier удивительно сочетал бриллиантовое паве и оникс на сложных изогнутых поверхностях, и новое корсажное украшение, предназначенное для замены обычной застежки спереди платья, но сделанное из драгоценных камней. Два стебля со стилизованными цветами из бриллиантов, оникса и жемчуга сходились к основанию, где два изумруда образовывали точку. Возможно, это был не самый практичный предмет, который нужно было «прикреплять к корсажу при помощи иголки и нитки», но миру моды, равнодушному к практичности, это понравилось. В сентябрьском номере журнала Vogue за 1925 год эта вещь была опубликована под заголовком «Cartier использует это новое украшение с драгоценными камнями, чтобы подчеркнуть декольте». Это подстегнуло выпуск менее дорогих имитационных версий от других ювелиров.

Для фирмы, сосредоточенной на дизайне, на выставке, посвященной дизайну, вид стенда Cartier был почти так же важен, как и сами творения. Луи использовал манекены, искусно расставленные перед зеркалами, чтобы показать украшения не только спереди, но и сзади. Это было особенно важно для центрального экспоната выставки. Украшение, названное «Береника», соединившее в себе ожерелье и плечевую брошь, было совершенно новым взглядом на саму идею ожерелья. Полоса черной эмали, жемчуга и бриллиантов, перемежаемая тремя большими резными изумрудами, тянулась от плеча к плечу (по одному изумруду на каждом плече, причем самый большой располагался между ключицами). Украшенная драгоценными камнями лента не соединялась сзади, как традиционное ожерелье; она продолжалась на плечах и вниз по обеим сторонам спины, оканчиваясь двумя длинными кистями из жемчуга, изумрудов и бриллиантов. Это было чрезвычайно оригинальное творение, вызвавшее массу восторгов, и иллюстрация коротко стриженной модели-блондинки в нем даже попала в специальное издание Pavillon d’Elégance «Gazette du Bon Ton». Но, как и многие другие украшения Cartier, включая брошь для корсажа с жемчугом и бриллиантами, оно не продалось и впоследствии было разобрано.

Луи-изобретатель не боялся создавать, а затем уничтожать изделия, ибо мечтал оставить свой след в мире ювелирных украшений и искусства. Боролся за то, чтобы занять центральное место на выставке десятилетия. Работа с самыми искусными дизайнерами и мастерами и создание вещей, которые никогда не будут проданы, возможно, могла повредить бизнесу Cartier, но Луи был движим чем-то более сильным, чем желание заработать. С тех пор как шестнадцатилетним мальчиком он посетил Всемирную выставку 1891 года, когда была открыта Эйфелева башня, он мечтал оказаться среди ведущих ювелиров. Пришло его время.

Триумф

В середине сентября 1925 года, только что вернувшись из Сан-Себастьяна, Луи и Жаки устроили большой ужин в Париже. Почетными гостями были Пьер и Эльма, которые приехали сюда на лето и должны были вернуться в Нью-Йорк на этой неделе. Они были счастливы, не в последнюю очередь потому, что Жаки была на седьмом месяце беременности, и Луи надеялся, что наследник Картье уже в пути.

Экспозицию, которая близилась к завершению, посетили 16 миллионов человек. Это была реклама огромного масштаба. Бесчисленные художники показали, что можно сделать, не опираясь на греко-римскую традицию, и хотя термин «ар-деко» еще не использовался, родился новый стиль. В последующие годы вариации искусства и дизайна, представленные на выставке, будут распространяться по всему миру, от небоскребов Нью-Йорка до океанских лайнеров, пересекающих Атлантику.

В творческом отношении стенд Cartier представлял собой, пожалуй, вершину карьеры Луи и был одной из самых впечатляющих ювелирных коллекций, показанных на выставке. Поскольку Луи был членом жюри, Cartier было запрещено участвовать в конкурсе на получение наград. Критики, однако, высоко оценили новизну Cartier с точки зрения дизайна и технического совершенства. Барон де Мейер, главный фотограф Harper’s Bazaar в Париже, говорил о потрясающей оригинальности и «опасном» сочетании цветов, в