Заглядывая в лицо и душу Спренгтпортена — этого своеобразного человека, чувствуется в возмущенном духе его что-то демонское, отталкивающее.

Обрисовать политическое миросозерцание Спренгтпортена крайне затруднительно в виду того, что он никакими устойчивыми и постоянными началами не руководился. Насколько в военном деле он был тверд и последователен, настолько в области политической и нравственной он оказался неустойчивым и беспринципным. Сперва в нем преобладали монархические воззрения, и он энергично содействовал революции 1772 г., надеясь утверждением монархизма искоренить зло безначалия и партийности «периода свободы» и таким образом спасти отечество от грозившей ему опасности. Вместе с тем он рассчитывал, что от переворота Густава Финляндия явится и «чуть ближе к Швеции».

Когда он задумал оторвать Финляндию от Швеции и планировал будущее политическое устройство своей родины, начались его колебания: то он желал видеть в ней монархию, то республику.

В одном он оказался строго последователен — в своей преданности аристократии. На риксдаге он, примкнув к партии шляп, отстаивал исключительно аристократическую точку зрения против демократов-шапок. Учреждая военную школу в Хапаниеми, он имел в виду только дворянскую молодежь. Когда он остановился на республиканском устройстве Финляндии, интересы высшего сословия выдвигались им на первый план.

Несмотря на редкие природные способности, большие познания в военных науках, энергию, выдающееся личное мужество, бескорыстие и доброту — исторический облик Спренгтпортена выходит крайне непривлекательным. — Он путался и оступался под тяжестью собственной гордости, обидчивости и непомерного честолюбия. Эти чувства совершенно отуманивали его и застилали перед ним истинное положение дела. Если он несколько уважал идеи свободы XVIII в., если в нем временами шевелился патриотизм, то все это подавлялось и заглушалось его собственным эгоистическим Я. Он не делал различия между своей личностью и предметом или идеей, которым он служил. Его идея, его дело всегда сливались с ним самим.

Субъективность преобладала в нем над любовью к родине, над сознанием долга. Он был полон заблуждений. Он был слишком слаб, чтобы стать выше обстоятельств и победить их, слишком ничтожен, чтобы пренебречь ими, когда они могли послужить его личным целям. В этом кроется причина бесцветности его патриотизма и малого его жизненного успеха. Высокие идеальные порывы не руководили его действиями. Долг и честь, верность и традиции не были его святынями. В его характере было много ненависти и мстительности, раздражительности и угрюмости (Р. Г. Ребиндер).

«Это — быстрая река, — сказал один из близко его знавших, — которая все заливает и все сокрушает; он создан был, чтоб свергать с престолов и разрывать общественные союзы».

Решительный и отважный до отчаяния, говорит Р. Г. Ребиндер, энергичный, и трудолюбивый, пренебрегающий денежными интересами, республиканец на словах, деспот в душе, этот человек создан был, «чтоб играть роль в гражданских смутах». Собственное величие стояло у него выше всего. Заслуги других им не признавались; друзья и союзники подвергались его саркастической насмешке.

Нас могла бы еще примирить с ошибками и увлечениями Спренгтпортена пылкая безотчетная любовь к родине, та любовь, которая высоко подымает грудь и заставляет сердце усиленней биться, которая постоянно ставит перед взором холодную, бедную, страдающую родину, где мелькнула его молодость, где красовался берег Саймы, где прошла его честно-трудовая жизнь, где обожали его серые когорты карельцев и саволаксцев, над созданием коих он работал сердечно с истинным энтузиазмом. Но такой любви у него не было. Любовь к родине в известной дозе входила в состав его политической деятельности, но не она возвышала, направляла и оправдывала его политические порывы, его государственные преступления. Разрыв Спренгтпортена с королем, и родиной произошел на почве личного мелкого самолюбия. Главными пружинами действий Спренгтпортена были низкая месть, к которой повода не было дано Густавом III, и демонское честолюбие, переполнившее все его существо.

Впоследствии Спренгтпортен объяснял свое отпадение от Швеции различно. Сперва он рассказывал род сказки о том, что в кадетском училище товарищи подымали его на смех за его дурной шведский выговор и дразнили его прозвищами «финская кишка», «финский сапог (пьекса)». Эта обычная выходка школьников легла яко бы в основу его пожизненного озлобления к шведам. Затем он придумал иные мотивы своего отщепенства. «Речь шла, — писал он, — о том, чтобы побороть самоуправство государя, который, объявляя войну России, тем самым объявлял ее и отечественной конституции. Густав топтал ее ногами, опрокинув храм, в котором клялся. Честь, любовь, благо граждан, все запрещало ему (Спренгтпортену) оставаться нейтральным в споре, касавшемся свободы родины и прав, к поддержке коих обязывало его само рождение». — Густав «простер королевскую власть превыше законов, — восклицал Спренгтпортен, — заковал Швецию в цепи, возвел Финляндию на эшафот»...

Все это громкие слова, не имеющие под собой достаточной фактической основы. — Истинные сыны отечества работают на пользу родного края иными средствами; ошибки и своеволие власти не разрешают им гнусной измены, не дают права самосуда, не побуждают их хвататься за оружие.

Логика Спренгтпортена вела на путь революции и анархии, она развязывала руки всякому самоуправству. Честный сын родины знает легальные способы борьбы и законное отстаивание своих прав.

Спренгтпортен трудился только для себя, смотрел на Финляндию лишь как на пьедестал собственного возвышения и не был разборчив в средствах для достижения своей цели.

Спренгтпортен приносил в жертву все своему честолюбию и своей мстительности. Спренгтпортен знал, что путь к финской самостоятельности должен пройти по крови, трупам и развалинам, но это его не смущало, лишь бы ему самому подняться на ступени славы и увидеть унижение короля.

Свою родину — Финляндию — Спренгтпортен называл то божеством, то «province barbare».

Тот не патриот, кто в 1806 г. мог просить о чужой колонизации той восточной Финляндии, которую сам ранее культивировал для Швеции. Тот не сын своего отечества, кто в состоянии предложить замену родного языка чуждым ему языком. — Тот не верный слуга родины, кто сегодня трудится над системой обороны Саволакса, а завтра чертит план его завоевания. рассказывают, что он сообщил Потемкину тайные проекты обороны Швеции и Финляндии, которые были им составлены и одобрены королем. В июне 1788 г. Спренгтпортен развивал Императрице мысль о десанте на берег Швеции у самого Стокгольма. Несколько дней спустя он представил Екатерине план диверсии со стороны Ладожского озера. Подобного деятеля потомство неизбежно предает порицанию и клеймит своим презрением.

Часто из его собственных слов трудно установить, кому он служит и кому был предан. В июне 1788 г., отвечая представителю Швеции, барону Нолькену, он писал: «Тем сильнее тронут я знаком благосклонности короля Густава III и прошу вас