государственной изменой и никаким особым расположением русских не пользовался. Йегергорн ввел в интригу Спренгтпортена и К. Г. Армфельта, но и они не помогли делу.

Великий Князь немедленно написал обо всем Императрице. «Хотя я и желал бы познакомиться с герцогом, ничего, однако, не мог сказать на этот счет, не зная воли Вашего Императорского Величества. Отдав Вам отчет в этом, повергаюсь к ногам Вашего Императорского Величества и пребываю, любезнейшая мать, Ваш покорнейший, послушнейший и преданнейший сын и слуга Павел». — Екатерина не замедлила ответом: «Вы очень благоразумно ответили Йегергорну; в бедственном положении короля шведского не доставало одного только желания вести мирные переговоры с нами, обнаруживаемого приближенными его со времени поражения финских войск; Армфельт писал письма за письмами... и под предлогом предложения разменяться пленными, он не переставал подсовывать предложений мира. Я приказала оставлять их без ответа. Три судна с парламентерами пришли к адмиралу Грейгу; герцог Зюдерманландский написал княгине Дашковой весьма обязательное письмо. — «Теперь они желают видеть вас. Они так непоследовательны в своих действиях, так притом двуличны и вероломны, что, желая вести мирные переговоры, они с другой стороны громоздят обиду на обиду».

«Наконец, все это доказывает, что, продав туркам свои сухопутные и морские силы, король шведский от них же заимствовал и обычаи. Я думаю поэтому, что Вам при настоящих обстоятельствах не следует иметь свидания с принцем Карлом. Когда соберутся сословия и выскажут свое мнение, то мы увидим, с кем будем иметь дело. Прощайте, обнимаю Вас».

Справедливость слов Императрицы подтверждается и другим источником. Кн. Александр Андреевич Безбородко, который преимущественно был занят в это время шведскими делами, писал князю Потемкину, что «к концу августа стали следовать со стороны шведов одно за другим предложения о перемирии, и даже о мире», но Екатерина об этом и слышать не хотела.

«Король шведский, — сообщал Безбородко, — повсюду отведывает заговаривать о мире» и многие державы пытались выступить «с предложениями медиации и добрых услуг». Екатерина осталась этим недовольна и заявила: «Он стучался в каждую дверь, прося о мире, но ему пришлось обратиться ко мне».

8 сентября герцог Карл сделал попытку ускорить заключение перемирия. Он написал: если флот её Величества очистит порт Ганге, он отведет войска от Гегфорса. — Императрица ответила гр. Мусину-Пушкину: «Герцог Зюдерманландский... и тут не оставил впутать обиду, дерзость неуместную и ложь». — Шведы желали очищения Гангеуда, чтобы провести свои войска против Дании. В этом Императрица усматривала обиду. Самое предложение перемирия Екатерина находила дерзким вследствие того, что шведы не имели денег, пропитания и одежды. Ложь она открыла в том, что герцог называл Гегфорс шведской границей. — Солгал герцог, наконец, и в своем заявлении, будто обе стороны желали перемирия, тогда как «с нашей стороны и думано не было».

29 августа — 9 сентября в столицу прибыл Спренгтпортен. Надо полагать, что он употребил все силы, чтобы склонить Императрицу к миру. Но офицеры-аньяльцы и герцог успели возбудить в ней подозрение: она опасалась, что их поведение подсказано королем, желавшим перемирия, чтобы свободно действовать против Дании. Кончилось тем, что она запретила главнокомандующему гр. Мусину-Пушкину вступать в какие-либо переговоры со шведами, пока они не очистят Гегфорса.

Особенно герцог Зюдерманландский не внушал к себе доверия Императрицы, почему на указе к графу Мусину-Пушкину от 4 сентября 1788 г. она приписала: «Финнам же прикажите внушить, что тон герцога Зюдерманландского столь же для нас обиден, дерзок и лжив, как самый королевский, и мы им пророчествуем, что они от сего поступков и поведения не более себе имеют ожидать добра, как от самого его Величества, ибо видно, что оба братья держатся одинаковых и несносных правил, и для того, буде к нам хотят быть чистосердечны, чтобы его самого выжили из Финляндии»[10].

Герцог собрал военный совет. Большинство высказалось за оставление шведами Гегфорса. 14-25 сентября 1788 г. шведы выступили из Гегфорса и русские «без удара меча» приобрели крепкую позицию, которая могла служить опорой дальнейших операций. Желание Екатерины исполнилось.

Таким образом, в короткое время герцог Карл нарушил все предписания, данные ему Густавом, когда он вручал ему судьбу своей армии: герцог шел рука об руку с аньяльцами, вел переговоры о перемирии, очистил Гегфорс и добивался риксдага. Говорили даже, что он дал обещание сам, от имени армии, открыть риксдаг.

В течение ноября натянутые отношения герцога к брату-королю продолжались. Густав был особенно раздражен оставлением Гегфорса и его переговорами с аньяльцами. Нужно было заставить герцога подчиниться воле короля и отправиться с флотом в Карлскрону. С этой целью Оксеншерна написал обширное письмо (от 30 окт. 1788 г.) и, чтобы более расположить герцога Карла к королю, рисует ему возможность сделаться монархом нового самостоятельного герцогства, которое можете составиться из Лифляндии и Курляндии.

Положение Густава в момент прибытия его из Финляндии в Стокгольм было весьма критическим. Карлу Спарре надлежало дать отчет о мерах, принятых советом против датского вторжения. Он закончил свой доклад мрачным пессимистическим описанием положения в стране. В руках неприятеля были все воды, начиная с Свинесунда до самого Финского залива, он мог взять стоящий в Зунде торговый флот, оцененный в два миллиона риксдалеров, он мог тревожить, даже уничтожить Карлскрону, угрожать Гётеборгу, высадиться в Сконии, препятствовать всяким сношениям морем и прежде всего сношениям Финляндии со Швецией, благодаря чему армия в Финляндии «могла быть доведена до какой-нибудь крайности» и все великое княжество — потерянным; оборонительные силы были недостаточны, недоставало, наконец, денег.

Если из доклада К. Спарре король получил представление об упадке духа, то о господствовавшем негодовании среди недовольных он мог узнать от своей свояченицы. Несколько дней перед тем она писала своему мужу, что Стокгольм теперь более, чем когда-либо, наполнен недовольными, среди которых с каждым днем тон ухудшается: более умеренные желали ограничения королевской власти и новой Формы Правления, а самые непримиримые хотели низвержения короля и возведения на престол кронпринца; свояченица опасалась даже покушения на жизнь Густава. Конечно, подобные мысли господствовали лишь среди дворянства и военного начальства.

Но вскоре все это изменилось. Дела Густава в Швеции поправились. Король и народ вновь сблизились, и он вернулся в Стокгольм из похода против Дании триумфатором. В армии также сказалось новое веяние. Многие стали раскаиваться в своих поступках, а часть офицеров Саволакской бригады письменно потребовали обратно свои данные ранее заявления о том, что они присоединяются к требованиям аньяльского союза.

В ноябре 1788 г. в заявлении шведского министра слышится уже новая нота: «не взяв куска из нашей Финляндии,