— Что ты здесь делаешь?

— Мимо проходила, — ответила Катя.

Она видела много хроники. Часто то, что было недоступно широкой публике; последней всегда предлагают добротный и привычный боевик. Она никогда не пыталась представить себя на месте заложников, вообразить их мысли, проникнуть в их душу.

Захват. Быстрый, как молния, оглушающий, как гром. Все повержены. Все сбиты в единое целое, охваченное ужасом. И ее в общем-то удивила не совсем обычная обстановка здесь. Люди блуждали по зданию. Пусть они напуганы, шокированы, ранены, но все же.

Пять минут назад она стояла в егоровской лаборатории, слышала отдельные голоса — казалось, кто-то заблудился в неузнаваемом здании, слепо плутал по коридором и аукал. Внизу вяло протекал бой. Боевики не разбрасывались, они действовали грамотно. Они оставили в покое наиболее пострадавшую от взрыва часть корпуса и осваивали нетронутую. Этот участок, походивший на разрушенную в ходе боев пятиэтажку в центре Грозного, они оставили на потом.

И на этой периферии ожидалась встреча двух человек. Живых. Хотя чуть раньше Катя думала иначе: «Здесь будут лежать два влюбленных трупа».

Невероятно, качала головой Скворцова. Она словно находилась в резерве, ждала своего часа, причем знала ориентировочное время. Пока его хватало даже на мысленную придирчивую оценку. Она еще не видит Марковцева, но представляет его в пыли, в майке с коротким рукавом, испачканной кровью, его сильные руки, синие от ушибов...

Она без труда угадывала, о чем думает стоящий рядом Алексей Родионов. И не ошиблась. Он плюнул ей под ноги и обозвал уродкой. «Вокруг люди гибнут, а ты скалишься в предвкушении встречи».

Ушел он от нее или сбежал, это уже неважно.

Руслан вынул нож. Взял со стола лист бумаги и провел по нему ножом сверху вниз. Острое лезвие разделило бумагу надвое.

— Давай ее сюда.

Алабин дернул Скворцову за волосы так сильно, что из глаз женщины брызнули слезы. Он швырнул ее на стол, задыхающуюся от страха боли, безысходности. Она лежала лицом вниз, придавленная сверху тяжелым телом террориста. Казбек распластался на ней, готовый сделать все: изнасиловать, придушить, сломать ей шею, перегрызть горло.

Руслан встал и сильно потянул руку Кати вперед. Придавив левой ладонью ее запястье, он воткнул нож в стол — в сантиметре от мизинца. Чуть отпустил нож, и лезвие коснулось пальца.

— Я буду отрезать тебе пальцы один за другим, пока они не кончатся. Их у тебя двадцать. Я еще раз спрашиваю, что ты здесь делаешь?

— Я мимо проходила.

Террорист покачал головой.

— Ты даже не представляешь, сколько людей корчились под моими пытками.

— А смешные случаи были?

Руслан надавил сильнее и отсек первую фалангу на мизинце женщины.

Родионов изучил свой объект вдоль и поперек. Он знал много мест, где можно было отсидеться час, два, сутки. Вообще пересидеть весь этот кошмар. Но что потом? У него нет пути назад. Кто бы мог подумать, что секреты оборонки он продавал ФСБ. Что существует какой-то приказ, который на адском сленге звучал жутковато: отправлять в преисподнюю слабых и тщеславных. Он был нормальным человеком, но вот выходит приказ, согласно которому его натурально распотрошили.

Когда Алексей и Катя отсиживались в техническом помещении, не зная, что передвигаться можно с приличной скоростью и не таясь, майорша выдала следующее: мол, Сергей по отношению к тебе был курирующим оперативником, значащей личностью и, как часто бывает, самым близким человеком. В чем-то она оказалась права. В какой-то момент Алексей живо почувствовал это на своей шкуре.

Сейчас переменил мнение на прямо противоположное. Ему показалось, эти двое участвовали в террористическом спектакле, были героями второго плана и озабочены только собой. Как и чем все закончится — не ясно, только они уйдут отсюда в обнимку.

Террористический спектакль. Родионов был близок к точному определению этого кровавого действия.

Он насильно сбрасывал со счетов свою персону, в чем ему помогла выкладка майорши: «Ты был связан и на прицеле, что ты мог сделать?»

Ничего.

Они знали свое дело. Одна пробивала Алексея по каналам ФСБ, другой классически, не напрягаясь, завербовал его. Да, голова у него варит, обработать может любого.

«Тварь! Я убью его!»

Ненависть подстегнула воображение. Алексей видит вербовщика, вооруженного пистолетом, протягивает руку и требует, пощелкивая пальцами: «Дай мне пистолет». Слышит вопрос: «С какой стати?» — «Я в армии служил. И стрелять я умею. Приходилось». Он берет пистолет и стреляет в вербовщика, обломавшего его жизнь, раз, другой третий, пока патроны не кончатся.

Сколько раз он перерождался за последние дни, а теперь вот и минуты, Алексей представить не мог.

Он знал много мест, где можно было отсидеться час, два, сутки. Но вместо этого, стараясь не делать резких движений, неторопливо отправился к лестнице. Он спустился, держа руки над головой, и вышел из боковой двери правого крыла корпуса. Секунда, и на него уставились два «Калашниковых».

— Не стреляйте! — Алексей поднял руки еще выше. — Я хочу поговорить с вашим командиром. У меня есть ценная информация. Это срочно.

* * *

«Я проходила мимо. Я просто проходила мимо». Стиснув зубы, Катя терпела невыносимую боль. Тонкий ручеек крови медленно, но верно подбирался к ее лицу. Кровь хлынет из ран, едва этот садист уберет свою руку. Он сильно давил на запястье; поверхность стола и его ладонь слились, превратившись в жгут.

Она хотела одного: потерять сознание. Всегда мечтала быть слабой и защищенной, но вынуждена быть сильной. Как и сейчас. Когда вслед за одним словом из нее вытянут другое, и она расскажет все. Через нее окончательно подставят ее отдел, управление, через нее выйдут на Марковцева. Они выманят его, где бы он ни был. Он откликнется тотчас, как откликнулась сама Катя, бросаясь ему на помощь.

«Марковцев жив... А я просто проходила мимо... Господи, дай мне силы...»

Бог услышал ее и сделал наоборот. Катя потеряла сознание.

Генерал Котельников, опершись локтем о столешницу и приложив ладонь ко лбу, неотрывно смотрел на телефонный аппарат, который двоился, троился. По громкой связи, казалось, говорили несколько человек, как на селекторном совещании. Ладонь была горячей, лоб холодным.

А совсем недавно настроение было превосходным. Позвонила внучка: «Дед, ты так рано ушел, что я не успела поздравить тебя». — «С чем?» — по-простому осведомился генерал, предугадывая подвох восьмилетней девочки. «С тридцатилетием вашей с бабушкой свадьбы». А он и не вспомнил об этом... И жена утром промолчала. Приготовила завтрак, проводила на работу — и молчок. Потом раскололась и преподала урок через внучку. Что только приподняло настроение генерала. Он видел себя на пороге дома с букетом цветов, бутылкой шампанского. Поздравления, извинения. Нет, наоборот. Ахи, вздохи: «Тридцать лет совместной жизни... Не верится».