– Валя, ты хоть представляешь себе, что это за бумаги? – Она наконец подняла голову и посмотрела на него в упор.

– Обычная деловая документация. А что?

– Но я не подписывала этих документов... А тем не менее здесь стоит моя подпись... Как понимать?

– Просто забыла, наверно... Тебе столько всевозможной документации приходилось подписывать... Тебя даже упрекнуть в этой забывчивости нельзя, – Епихин смотрел на нее, не отводя глаз. Взгляд его был тверд и спокоен.

– Да, Валя... А как же дальше жить?

– Все, что я тебе говорил раньше... Все остается в силе.

– Ты хочешь сказать, что готов Жанну прогнать?

– Почему прогнать... Нет надобности ее прогонять. Нас с ней ничто не связывает.

– Ты имеешь в виду, что вас не связывает штамп в паспорте?

– Не только... Мы с ней никогда друг другу ничего не обещали.

– Значит, так... Открыл дверь, под зад коленом и вернулся к накрытому столу, за которым мы с тобой продолжаем веселиться. Так?

– Ты все обостряешь, Катя. В жизни так не бывает...

– А как бывает?

– В жизни все проще.

– Ты спрашивал, нет ли у меня вопросов...

– Внимательно тебя слушаю...

– Валя... А совесть?

– Что совесть? – уточнил Епихин.

– Молчит?

– Мы с ней в ладу.

После вчерашних потрясений Жанна поднесла ему полстакана водки, он заснул и спал крепким, целебным сном до самого утра. А проснувшись, почувствовал себя гораздо лучше. Переживания отдалились и померкли, они казались даже смешными, и он отнесся к ним, как к очередному недоразумению, которые случались с ним последнее время. Он нашел им объяснение простое и будничное – переживания, связанные с его затеей, которая, между прочим, удалась блестяще, так вот эти переживания и вызвали легкие напряжения психики. Это объяснимо, это бывает со всеми в разных жизненных обстоятельствах, случилось это и с ним. Видимо, ненадолго, видимо, скоро все пройдет и забудется, выветрится, как выветрится дух прежнего директора из этого вот кабинетика...

Поэтому разговор с Катей только поначалу потребовал от него каких-то волевых усилий, он просто обязан был произнести некие слова, которых было не слишком много, и завтра повторять их уже не придется. Он намекнул Кате на давние их смутные разговоры, полные недомолвок и вполне простительных двусмысленностей... Но и это было продумано – через неделю-вторую он о них забудет, вынуждена будет забыть и Катя. Вряд ли стоит держать ее здесь постоянным укором, да она и сама это понимает.

Прощаемся, Катя, прощаемся.

Епихин был почти уверен, что следующий их разговор с Катей вряд ли состоится, да и не будет в нем никакой надобности.

Катя тем временем аккуратно сложила все бумаги, которые ей дал Епихин, и положила в свою сумочку. Это ему не понравилось, он надеялся, что она просто, может быть, даже брезгливо все их от себя отодвинет, и он тут же уберет их в портфель. Не хотелось ему, чтобы эти бумаги где-то мелькали, чтобы кто-то изучал их достоверность. Епихин прекрасно понимал, что документы, несмотря на всю их юридическую неуязвимость, все-таки поддельные... Да, подписи настоящие и ни одна экспертиза в этом не усомнится, да, печати тоже истинные...

И все же, и все же, и все же...

В этот момент раздался телефонный звонок.

Катя не пошевелилась.

– Бери, – сказала она, сделав легкий небрежный взмах ладошкой. – Это уже, наверное, тебя... Теперь ты тут главный.

– Слушаю, – сказал Епихин сдержанно.

– Это Епихин? – радостно заорал в трубку чей-то возбужденный голос.

– Ну... Епихин...

– Привет, Епихин! Рад тебя слышать! Как поживаешь?

Епихин был почти уверен, что голос этот ему знаком, однако кто это, догадаться не мог, но почувствовал скрытую подлянку в радостных воплях, несущихся из трубки.

– Да вроде нормально поживаю... А кто говорит?

– Михась говорит! Ты что, уже Михася забыл? Рано, мужик, рано забываешь лучших людей! Мы с тобой прошли через такие испытания, через такие лишения! Честно говоря, я и сейчас весь в лишениях! Тебе от Алика привет! Алик тебя любит!

Епихин стоял с трубкой совершенно белый. Это заметила даже Катя.

– Что-нибудь случилось? – спросила Катя.

– Да нет, ничего... Все в порядке.

– Кто звонил?

– Ошиблись номером.

– Но ведь ты сказал, что да, Епихин слушает... Значит, спрашивали тебя?

– Катя... Я сказал все, что мог.

– Все, что мог, ты уже совершил... Создал песню, подобную стону, и духовно навеки почил! – произнесла она нараспев знаменитые строки. – Хорошие слова, да?

– В школе нас учили, что Некрасов в конце поставил вопросительный знак.

– Это вас так учили... В оригинале вопросительного знака нет. В оригинале утвердительный знак.

– Что-то я о таком не слышал...

– Назови его восклицательным, чтобы уж у тебя в жизни одним недоумением было меньше.

– У меня нет недоумений.

– Ошибаешься, они только начинаются. У тебя на лице... Хотя нет, извини, у тебя сейчас нет лица. Одно сплошное белое пятно. Похоже, ты услышал что-то не очень приятное.

До сих пор Епихин разговаривал как бы на автопилоте, не задумываясь, не пытаясь ничего доказать или оспорить, просто произносил первые попадавшиеся слова. Он не мог выйти из оцепенения после телефонного звонка. Если ему действительно звонил Михась, а сомневаться в этом не было оснований, тот даже от Алика передал привет, так вот, если звонил Михась, то вся система защиты, которую он сооружал последние полгода, рухнула... И он оказался не в крепости, не в латах и кольчуге, не на коне и с копьем в руке, оказался голым и беззащитным, а вокруг люди, весело смеются и показывают на него пальцами.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Епихин.

И это были самые искренние его слова за последние полгода.

Епихин не помнил, как он вышел из ангара, как шел по улице Советской, свернул к почте. Только оказавшись перед телефоном-автоматом, понял, почему он здесь и что надо делать. Набирая номер Михася, вдруг заметил, что его рука дрожит. Он повесил трубку, отошел от автомата, сел на кирпичный бордюр у крыльца и замер, обхватив лицо руками. Все, что происходило с ним в последние дни, вся эта чертовщина в калужской деревне, дурацкий снимок, где Катя сфотографирована с покойником на празднике в Парке культуры, могилка с крестом, на котором укреплена фотография ухмыляющегося Долгова... Теперь этот невозможный, ведь невозможный же звонок Михася... Не знал Михась, кто заказывает убийство, кто пересылает деньги и оружие!