— И вы поверили, что Настя — убийца.

— А вы в это не верите?

— Нет. Миронова не похожа на человека, способногохладнокровно убить четырех человек.

— Это все слова, — рассердился Соболев, — а на кассете,которую вы сами мне дали, она призналась, что подложила пистолет. Заметьте,своей лучшей подруге. Дочери человека, которого она якобы любит.

— Якобы?

Он закричал:

— Настя сто раз клялась мне в любви!

— Я видела эту девушку. Непохожа она на чудовище.

— Думаете, я от нее ожидал такого предательства? —успокаиваясь, спросил Соболев. — Если она невиновна, почему пустилась в бега?Почему не пришла ко мне, не рассказала, что толкнуло ее на подлость? Она непопыталась меня убедить. Если Настя способна подложить мне пистолет, то почемуя должен думать, что она не способна убить?

Далила заметила:

— Это разные вещи.

Соболев снова вспылил:

— Перестаньте защищать эту дрянь! Я много думал о ней ипонял: она вещь в себе. И артистка к тому же. Настя опасна. Она хитра и умна.Когда юная женщина с таким хладнокровием…

Он осекся и не стал продолжать, лишь сказал:

— Я прошу вас, хватит об этом.

— Хорошо, — согласилась Далила. — Просто я говорила сАртемом, ведь вторую куртку он покупал…

— С Артемом и я говорил, — перебил ее Соболев. — Он и мнеплел про девушку. Нет никакой девицы! Для Насти он куртку купил, как вы непоймете! Для Насти! И теперь покрывает ее, слизняк!

— Но Шатунов-то погиб. Если девицы нет, если Настя сама всехубивала, чем ей помешал Шатунов?

— А тем и помешал, что нет никакой сообщницы. Я уверен,Настя куртку не выбросила, а подарила кому-нибудь из подруг. Шатунов этуподругу, возможно, знал. И вы ее случайно увидели. Я не удивлюсь, если и тойдевицы давно нет в живых.

От такой версии Далила опешила.

— Нет, здесь что-то не так, — пробормотала она. — Даже еслиНастя — убийца, кто-то ею управляет. Не сама же она все это придумала. Мироновавыглядит значительно проще. Постойте, да она и не могла быть убийцей. Настясовсем не похожа на Вету. Ее узнают, ее не примут за вашу дочь!

— Вот здесь вы ошибаетесь. Настя очень похожа на Вету.Точнее, Настя похожа на мою жену, когда та была юной. И старшая дочь похожа намать.

— Я не увидела сходства, — призналась Далила.

— Значит, плохо смотрели.

— И все равно, я уверена, что Настя не обладает достаточнойавантюрностью для сложного замысла с куртками. Она не могла придумать это сама.

— Не могла? Почему?

— Я не знаю. Я чувствую так, но пока объяснить не могу.

Соболев заключил:

— Вот поэтому вам и не надо лезть в это дело. Пока женщинычувствуют, мужчины соображают.

— А соображают они в основном на бутылку, — уколола егоДалила и попросила:

— Давайте не будем скатываться к оскорблениям. За Настейкто-то стоит. Я уверена. Кстати, может, ответите мне на вопрос?

— Может, и отвечу, — буркнул Соболев.

— Как попал старенький магнитофон в комнату вашей дочери? Выне бедны.

— Хотите сказать, что я скупердяй? Кажется, вы только в этомменя еще не обвиняли.

Не скрывая торжества, Далила воскликнула:

— Короче, отвечать вы не хотите!

— Нет уж, я отвечу. Магнитофон в комнату дочери я сампринес.

Она поразилась:

— Зачем?

— Вета меня попросила, — как о само собой разумеющемсядоложил Соболев. — Сказала, ради прикола. Может, над младшенькой нашейподшутить хотела. Я не знаю, я не вникаю в их игры. Если вы и здесь еще начнетеискать «происки врагов и руку Америки», тогда я просто вынужден будупосоветовать вам толкового психиатра.

Далила обиделась:

— Спасибо, справлюсь своими силами.

— Вот и чудесно, — обрадовался Соболев. — Вы своими силами,а мы своими. И прощайте, я очень на это надеюсь, прощайте. Дай бог нам неувидеться, так вы мне надоели. Простите за грубость. Сам себе удивляюсь.

Далила не имела возможности хорошенько обдумать полученнуюот Соболева информацию. Разговаривала она из своего кабинета и едва положилатрубку, как на прием явился Сибирцев.

Анатолий Маркович полон был впечатлений от переезда к своейлюбимой жене, второй из гарема. Он спешил впечатления эти выплеснуть на Далилу,но она опередила его. У нее тьма своих впечатлений.

— Анатолий Маркович, представляете, — по-женски пожаловаласьона, охая и вздыхая, — мне только что Соболева Вета звонила.

— Вы ее знаете? — опешил Сибирцев.

— Немного. Но зачем она это сделала? — вдруг завопилаДалила. — Зачем она мне позвонила? Честное слово, не поняла я! Ужас! Простокошмар! Что теперь со мной будет?

— Да чем же вы так взволнованы?

— Ну, как же, она вроде преступница. Ее ищут. А ну кактеперь и меня к ней приплетут? Заставят с ней отвечать за покойников! А у меняпрактика!

Мои пациенты — уважаемые люди! А ну как у них из-за менянеприятности будут! Честное слово, Анатолий Маркович, я сама не своя! Я всегдазнала, что она избалованная шальная девчонка, но чтобы так легкомысленноподставлять всех знакомых! Этого я не понимаю! Как только Андрей Петровичтерпит ее, эту Вету?

— Да уж, — согласился Сибирцев, — Андрей Петрович состаршенькой горя хлебнул. Авантюрная она у него девица. Из какого только,простите, дерьма он ее ни вытаскивал, от всяких нехороших приключений ееспасал, а Ветке все трын-трава. Ничего он с ней не может поделать. Своенравнаяона и безрассудная. Это хуже всего для девушки. Хорошо, хоть младшая дочкаприлежная.

— Представляете, — продолжала убиваться Далила, — позвониламне ни с того ни с сего. Я спрашиваю ее: «Вета, зачем ты меня подставляешь?» Аона дерзко так отвечает: «Ради прикола! Я всем звоню!»

Сибирцев сокрушенно покачал головой:

— На нее это очень похоже. А чего вы хотите? Сейчас всямолодежь у нас такая: сплошные прикольщики. Подождите, вырастут они и построятнам прикольный капитализм с прикольной демократией. Даже страшно представить.

Далила горестно отмахнулась:

— Это будет когда-то, а теперь-то мне что с этой Ветойделать? Может, в милицию сообщить?