Феликс направился к своему черному «Ирбису», уже собираясь посадить Иду на заднее сиденье. Но я оглянулся на приближающийся кортеж и задержал его:

— Подожди. Мне нужно кое-что забрать и сделать.

Он посмотрел на меня непонимающе. Я наклонился к Иде, порылся в кармане её, то есть моей, куртки. Пальцы нащупали то, что нужно — маленький искареженный диктофон и бархатную коробочку. Сколько я уже с ней таскался, ища подходящий момент?

Диктофон я быстро сунул в карман брюк. Коробочку оставил на ладони.

— Я не знаю, как всё будет дальше, — сказал я. — Но, пожалуй, это нужно сделать сейчас. На всякий случай.

Ида смотрела на меня расширенными глазами. В них — недоумение, слабость, тревога.

Я открыл коробочку. Внутри блеснул изумруд, мерцающий в оправе из бриллиантов. Перстень от Фаберже, тот самый, который мы выбирали с Таней. Всё произошло не так, как я представлял. Не дома. Не в саду. Не на балу. Но сейчас — и это было единственно верным временем.

— Не самый торжественный момент для предложения, — хрипло усмехнулся я. — Но после всего, через что ты из-за меня прошла… Говорят, после такого надо жениться. Выйдешь за меня?

Ида открыла рот, но слов не нашлось. Она перевела взгляд на кольцо, потом — на меня, потом — на Феликса. Щёки её порозовели, и это был первый признак жизни, который я ждал.

— Соглашайся, кем бы ты ни была! — раздался сдавленный крик из багажника моей «Омеги». — А то у меня тут воздух почти закончился!

Все замерли. Взгляды — на меня. Потом — на багажник, к которому я прислонился как ни в чем не бывало.

— Ты что… — начал Феликс. — Кто там?

— Светлейший князь Юрьевский, — вздохнул я. — Долго объяснять.

— Ты просто засунул Юрьевского в багажник? — сдавленно выдохнул Аполло. — после того, как мы его… Из Швеции…

— Ну, не везти же его к Толстому у себя на коленках, — пожал я плечами. — Пришлось спрятать.

Ида рассмеялась — слабо, но искренне. Глаза её светились, несмотря на ужасное состояние.

— С тобой никогда не скучно, Алексей, — прошептала она и дотронулась до коробочки. — Да! Конечно, выйду…

Я протянул руку. Она чуть дрогнула — не от холода, а от волнения. Тихое «да» прозвучало, как удар колокола в пустом храме.

И именно в этот момент ко мне подскочил знакомый офицер в форме «Четвёрки», за ним — ещё двое.

— Светлейший князь Алексей Иоаннович Николаев! — прогремело. — Оставайтесь на месте. Вы задержаны по подозрению в похищении важного свидетеля.

— Вот же… — пробормотал Феликс.

Я не стал сопротивляться. Лишь поднял руки вверх и даже чуть театрально поклонился.

— Только дайте сначала закончить одно важное дело, — сказал я.

Обернулся, взял ладонь Иды в свои и аккуратно надел перстень на ее безымянный пальчик. Она чуть подалась вперёд, чтобы поцеловать меня, но в этот момент на моих запястьях с лязгом сомкнулись наручники.

— Прошу прощения, ваша светлость, — ровно произнёс один из агентов. — Таковы правила.

— Никаких претензий, — осклабился я под ошарашенные взгляды моих друзей. — И, господа, откройте уже наконец багажник. Он же и правда там задохнется.

Глава 29

— Итак, повторим для протокола, ваша светлость. Вы утверждаете, что действовали по собственной инициативе? — голос майора «Четверки» Тютчева был сух, как корка подсохшего хлеба, и оттого раздражал куда сильнее, чем крик.

Я кивнул. Упёрся локтями в стол, сцепил пальцы в замок, стараясь сохранять спокойствие.

— Ваша собственная инициатива — взять под охрану важного государственного свидетеля и спрятать его… в багажнике, чтобы лично разобраться с опаснейшим государственным преступником? — продолжал Тютчев, не сводя с меня глаз. — Вы понимаете, насколько абсурдно это звучит?

— Я понимал, что Толстой идёт ва-банк. И если бы я не сделал этого, он бы убил княжну Юсупову. Возможно, не только её. У меня не было другого выхода. Пришлось торопиться и немного блефовать.

— Но вы ничего не сообщили командованию! Не согласовали ни один из своих шагов. Нарушили два императорских указа и четыре внутренние директивы охраны. Ваша самодеятельность могла привести к…

Дверь в кабинет распахнулась так резко, что в воздух поднялась пыль.

На пороге стоял человек в форме придворного флигель-адъютанта. Однобортный китель из чёрного сукна плотно облегал его фигуру, белый кант остро подчеркивал линии воротника, обшлагов и клапанов карманов. На пуговицах — золотой императорский орёл, эполеты — серебряные, с алым подбоем и тонким шитьём. В глазах — холод и сталь.

Я узнал его. Аксаков. Один из приближенных покойного великого князя Фёдора Николаевича.

За ним — двое чиновников Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Их двубортные чёрные сюртуки украшали продольные плечевые знаки. Светло-синие воротники и обшлага отливали бархатной глубиной. Чёрные фуражки со светло-синими деталями венчали кокарды с двуглавым орлом.

Серьезные гости. И все — опять по мою душу.

Аксаков подошёл к столу и, не удостоив Тютчева приветствием, бросил на стол какой-то документ. Я успел лишь разглядеть гербовую печать и водяные знаки герба Канцелярии на плотной бумаге.

— По распоряжению Его Величества светлейший князь Алексей Иоаннович Николаев подлежит немедленному освобождению из-под стражи, — отчеканил Аксаков. — Сей же момент.

Майор Тютчев поднялся. Медленно, сохраняя ровную осанку. Поднял бумагу, раскрыл. Читал долго — или просто делал вид, что читает, чтобы выиграть несколько секунд. Потом инстинктивно отступил на шаг и опустил руки.

— Алексей Иоаннович, вы свободны, — сухо сказал он. — Однако прошу вас не покидать пределов губернии до окончания разбирательств по делу Толстого-Юрьевского. Вы будете неоднократно допрошены и вызваны на судебное заседание.

— Принято, ваше благородие, — кивнул я. Встал, с трудом разминая затёкшую спину. Стул в допросной комнате был худшего образца — явно спроектирован так, чтобы ломать человека через боль в крестце.

— Благодарю, ваше благородие. — Аксаков уже направился к двери. Чиновники отступили, пропуская его вперёд. Один из них слегка склонил голову в мою сторону.

— Светлейший князь, — сказал флигель-адъютант, не оглядываясь. — Государь желает лично выслушать ваши объяснения произошедшего. Прошу проехать со мной.

— Разумеется, — отозвался я и последовал за ним. Видит бог, это должно было случиться.

На улице нас ждал автомобиль с гербами Императорского двора на дверях и капоте. Глянцевый, чёрный, он блестел даже в