тусклом петербургском утреннем свете. Мы тронулись почти бесшумно.

Я ожидал, что повезут в Зимний — все же угроза миновала. Но машина свернула в сторону Невского. Значит, Аничков дворец. Государь выбрал резиденцию, некогда принадлежавшую нашей бабушке, вдовствующей императрице. После ее смерти дворец пустовал.

Всю дорогу мы ехали в полной тишине. Только ровный гул двигателя и каменные физиономии чиновников Канцелярии по бокам от меня.

— Ваша светлость, с учетом обстоятельств я прошу вас сохранять почтительный тон в отношении его императорского величества, — проговорил Аксаков. — Вчера он потерял дядю.

— Я тоже, если вы забыли. И едва не потерял невесту.

Флигель-адъютант коротко кивнул и умолк.

Аничков дворец встретил нас холодной торжественностью. За чугунной оградой тянулись небольшие аллеи, дорожки были чисто подметены. Внутри — несколько постов охраны. Гвардейцы молча пропускали машину, но их лица были насторожены. Никто не расслаблялся.

Мне помогли выйти, провели к одному из боковых входов. Внутри — узкие коридоры, тёмное дерево панелей, вытертый ковёр, тишина. Лишь несколько адъютантов и камердинеров с черными повязками на рукавах. Траур. Не только по хозяйке этого дворца, но и по великому князю.

Мы поднялись по лестнице. Я узнал этот мрамор, эти зеркала. Вдовствующая императрица долго прожила в трауре, и это ощущалось. Тёмно-бордовые портьеры, пожелтевшие портреты, полумрак. Всё так же пахло воском и ладаном, как и при ней.

Но теперь траур был не только в убранстве. Он был на лицах. На форме. Повязки на рукавах, печальные взгляды. Символ большой утраты.

Аксаков остановился у высоких двустворчатых дверей, украшенных позолотой.

— Государь ожидает, ваша светлость, — сказал он.

— Я готов.

Гвардейцы у дверей расступились и распахнули створки. Меня поглотил свет мягкий свет большого помещения.

Зал был просторным и по-царски выдержанным в мрачной строгости. Потемневшие стены, золото карнизов, потолочные фрески, словно потускневшие от траура. Огромные окна были занавешены плотным бархатом, пропускающим лишь приглушённый дневной свет. На стене между окнами висел портрет покойного Фёдора Николаевича в парадной форме — в массивной черной раме.

Императорская семья уже собралась. Пусть и не полным составом, но приветствовать всех по форме у меня бы отвалился язык.

— Ваше императорское величество, — поклонился я.

Император Николай Петрович стоял у камина, в черном кителе без знаков отличия. Его светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, лицо казалось жёстким, даже резким, но в глазах — мрачная решимость.

Рядом с ним — кузен Андрей. Точнее, теперь полноправный великий князь Андрей Федорович, глава своей семьи. Он был в повседневном мундире Спецкорпуса с чёрной траурной перевязью. Мы обменялись короткими кивками. Его лицо оставалось спокойным, собранным, но я понимал, каково ему было сейчас. Потерять отца и не сломаться — его обязанность. Последний экзамен, который он должен выдержать.

— Алексей, — кивнула София.

София стояла рядом с Андреем — в траурном платье с длинными рукавами и высоким воротом. Её лицо, обычно живое и открытое, теперь было задумчивым, скорбным. Она мягко коснулась руки Андрея, когда тот чуть опустил взгляд. Жест без слов, но полон сочувствия. София всегда была очень эмпатичной.

Государыня Надежда Фёдоровна тоже надела черное. Она сидела чуть поодаль, на кушетке, окруженной ворохом подушек. Глаза её были усталыми, словно она не спала всю ночь.

Государь указал рукой на кресло:

— Присаживайся, Алексей Иоаннович. Будем говорить.

— Благодарю, ваше величество.

Я опустился в кресло напротив императора, чувствуя взгляд Андрея на себе — твёрдый, мрачный, но не враждебный.

Государь выпрямился, закинул руку за спину и наконец заговорил:

— Ты нарушил мой приказ, Алексей. Я ведь просил тебя надежно оберегать Юрьевского.

— Технически — не нарушил, ваше величество, — ответил я спокойно. — Все время до самого моего задержания я сопровождал пленного Юрьевского. Просто… изменилось место его содержания.

Не очень-то он и расстроился, когда я засовывал его в багажник. И к чести преступника, даже не попытался сбежать. Хоть где-то повел себя честно.

Император медленно покачал головой.

— Хитроумная казуистика, дорогой кузен. Я уже знаю, что профессор Толстой похитил Зинаиду Феликсовну. И понимаю, почему ты сорвался ей на помощь. Поверь, если бы что-то случилось с моей супругой, я бы сам преодолел половину империи, чтобы её вернуть. — Он взглянул на императрицу. — Но ты, Алексей, обязан был сообщить. Мне, Андрею, да хотя бы Шереметевой. То, что ты никого не предупредил… выходит за рамки допустимого.

Он говорил жёстко, но без крика. В голосе звучала не злость, а разочарование. Это было хуже. Я чуть наклонился вперёд:

— Прошу прощения, ваше величество. Я действовал в условиях спешки. Времени не было. Я оценил риски и был уверен, что смогу справиться. Толстой был слишком опасен, чтобы оставить его в Петербурге. Я специально выманил его подальше от гражданских. Ведь он уже не дорожил ничьей жизнью.

Император долгие секунды смотрел прямо на меня. Наконец, он опустил плечи и кивнул:

— Что ж, к тебе не будет применено никакого наказания. Но лишь потому, что ты в очередной раз показал, на чьей ты стороне. Я понимаю, что тобой руководят благие помыслы и преданность нашей большой семье. Но если ты когда-нибудь ещё решишь сыграть в одиночку… — он не договорил. И не нужно было.

— Понял, ваше величество.

— Жаль только, что меня с тобой не было, — тихо проговорил Андрей. — За отца… Я бы отдал многое, чтобы прикончить его самому.

Государь опустил взгляд:

— Наша месть ещё не окончена. Толстой мёртв, но суд над Юрьевским состоится. И над всеми, кто был причастен. Кроме того, есть еще один фрагмент этого калейдоскопа, с которым мы должны разобраться.

Он повернулся к камердинеру:

— Приведите наших гостей.

— Кого именно, ваше величество? — спросила императрица.

— Шведов, — ответил государь. — Пора обсудить, что мы будем с ними делать. Они ведь тоже замешаны в заговоре против нас.

Двери распахнулись с лёгким скрипом, пропуская внутрь двоих мужчин в сопровождении личных слуг императора.

Первый — он держался царственно, с прямой спиной и горделиво приподнятым подбородком — оказался кронпринцем Карлом Густавом. За ним следовал принц Кристиан, более сдержанный, но с тем же благородным достоинством в движениях.

Я первым делом уловил тень растерянности, промелькнувшую по лицу кронпринца: очевидно, он ожидал встречи в Зимнем дворце, а не здесь, в траурной тишине Аничкова. И уж тем более он рассчитывал на официальную и более пышную аудиенцию.

— Ваше императорское величество, — на ломаном русском проговорил