— В каком-то смысле да. Я школьный учитель. У меня дом в Уинтрингеме. Занимаюсь античной филологией.

Я ожидала чего угодно, но только не этого: сама респектабельность, — засвидетельствовано и скреплено печатью.

Я проговорила слабым голосом:

— Тогда понятно. Тебя, конечно же, интересуют здешние места. Как и меня.

— Только не говори, что мы коллеги! Неужели еще один нищий ментор?

— Похоже на то.

— Античка?

— Да. Только в школе для девочек под этим подразумевается латинский, к моему стыду и огорчению.

— Ты не знаешь древнегреческий?

— Знаю немного. Совсем чуть-чуть. Но порой этого хватает, чтобы уловить слово и понять, о чем идет речь. Моих азбучных знаний вполне довольно, чтобы строить фантастические догадки о смысле и назначении некоторых местных объявлений, а в древнем театре Ирода Аттического в Афинах я пережила необычайные чувства, просто дух захватывало, когда хор в «Антигоне» взывал к Зевсу на фоне глубокого черного неба, вот уже три тысячелетия внимающего этому зову. — Я слегка смутилась от собственного красноречия и добавила: — Что за ужасная дорога!

Машина накренилась, вписываясь в очередной крутой вираж, и нырнула к подножию огромного плеча Парнаса, пронзающего Крисейскую долину. Под нами лежала деревня, а за ней на мили и мили, до самого моря, разливались оливы.

Саймон весело сказал:

— Во всех местных автобусах у водителей на лобовом стекле висят иконы и перед иконой горит маленький красный огонек на батарейке. На этой дороге на каждом повороте икона мотается из стороны в сторону, как сумасшедшая, и все сидят и крестятся.

Я улыбнулась:

— Включая водителя?

— Точно. Включая водителя. Думаю, что иногда, — продолжал Саймон, — он еще и глаза закрывает. — Тут он направил отнюдь не маленькую машину в очень крутой поворот, в дюйме обошел идущий впереди фургон и добавил: — Свои уже можешь открыть. Это — Криса.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам.

— Прости. Должно быть, нервы сдали.

— Просто ты очень устала. Выпьем чего-нибудь в Итее, а потом уж отправимся на поиски Самонидиса.

— Нет, пожалуйста, — запротестовала я слишком поспешно.

Он быстро взглянул на меня:

— Ты что, действительно боишься?

— Я… да… Боюсь.

— А я так не переживаю. Нет, правда, я совершенно спокоен. Наверняка ерунда какая-то, иначе бы уже все давным-давно выяснилось.

— Знаю. Знаю, что все это вздор. Глупость, пустяки и вообще ничто, но, говорю же тебе, я самая отъявленная трусиха в мире. Честное слово. Годами убеждала себя, что при случае сумею действовать не глупее других и вполне самостоятельно, однако теперь понимаю… Да ведь я даже обычных сцен не выношу, и как мне пришло в голову, что я справлюсь со столь затруднительным положением, ума не приложу.

Я умолкла, ошеломленно сообразив, что ничего подобного в жизни не говорила Филипу и не скажу даже через сто лет.

Саймон произнес невозмутимо:

— Не волнуйся. Я же здесь. Что бы ни случилось, я тебя спасу, так что сядь поудобнее и отдохни.

— Если, — сказала я, — найдем Саймона.

— Если найдем, — сказал Саймон.

По приезде в Итею я с радостью свалила все на него.

Итея — порт, в коем в древние времена высаживались паломники, направляющиеся в дельфийское святилище Аполлона. Храм много столетий являлся религиозным центром всего Древнего мира, и в наши дни мы, пользующиеся современным транспортом, дивимся, какие расстояния преодолевали пилигримы пешком, верхом или на маленьких суденышках, чтобы поклониться богу света, мира и врачевания или же попросить совета у знаменитого оракула храма. Самый легкий путь лежал через Итею. Путешествие по морю, со всеми его опасностями, было менее мучительно и рискованно, чем путешествие по дороге, идущей через горы, и здесь, в маленьком порту Итеи, собирались паломники, чтобы посмотреть из гавани на изгиб реки Плейстус и на вздымающийся за ней отрог Парнаса, где гнездятся нынешние Дельфы, и на сверкающие утесы Сияющих скал, что стоят на страже святого источника.

Сегодня Итея — неопрятная рыбацкая деревушка с единственной улицей, вдоль которой лицом к морю выстроились магазинчики и таверны. От моря их отделяет дорога и ярдов пятьдесят пыльного бульвара, где в тени перечных деревьев собирается мужское население деревушки, чтобы пропустить стаканчик анисовой со льдом и пожевать липкие медовые лепешки.

Саймон остановил машину под деревьями и подвел меня к расшатанному металлическому столику, на котором было чуть меньше ос, чем на остальных.

Я бы с удовольствием выпила еще чаю, но устыдилась этого чисто английского пристрастия, к тому же не была уверена, что мне предложат нечто хотя бы отдаленно похожее на чай, а потому попросила холодного лимонада. Лимонад и в самом деле оказался холодным, невероятно вкусным (из свежайших фруктов) и ужасно шипучим; к нему мне подали маленькие пирожные наподобие наших «пшеничных жгутиков», безумно переслащенные медом и посыпанные измельченными орехами. Очень вкусно! Осам тоже понравилось.

Когда мы доели, я демонстративно попросила еще булочек и осталась поглощать их, пока Саймон отправился на поиски булочной Самонидиса.

Я смотрела ему вслед, задумчиво отгоняя невероятно больших и докучливых ос.

Почему-то мне не верилось, что Яннакис Самонидис — тот, кто нам нужен. «Месье Саймон из Дельфов…» А в Дельфах только один месье Саймон.

И эта его скрытность там, в Арахове, и то, как Саймон уклонялся от моих расспросов, что он делает в Дельфах… Это уже не походило на слегка загадочную головоломку. Дело быстро преображалось в тайну, и в центре ее пребывал Саймон. И «девушка Саймона»…

Я доела и поднялась. Перед уходом Саймон заплатил официанту. Я увидела его в дверях какого-то заведения чуть выше по улице. Очевидно, это был ресторан — снаружи стояла большая жаровня, над которой на вертеле жарился целый баран. Поворачивала вертел дородная женщина в голубом переднике. Похоже, Саймон расспрашивал ее, она энергично кивала, а затем указала свободной рукой куда-то вверх по улице.

Саймон оглянулся, увидел, что я стою под перечным деревом, и помахал мне. Потом сделал какой-то неопределенный жест, указывая в другой конец улицы, и быстро зашагал прочь.

Растолковав его жест в том смысле, что он кое-что узнал, но идти за ним не следует, я осталась стоять на месте и лишь проводила его взглядом. Он прошел около сотни ярдов, остановился, посмотрел на афишу и устремился во тьму пустого кинотеатра. Едва он скрылся из виду, я развернулась и побрела по бульвару. Я была только благодарна, что он взял расспросы на себя. Если он и впрямь средоточие тайны, то может оставить ее при себе, ради бога.

А тем временем я решила сделать то, ради чего, собственно, и приехала в Дельфы. С той минуты, как случай привел меня в Итею, отправной пункт древних пилигримов, я подумывала о том, чтобы увидеть святилище, как его видели паломники, впервые ступив на берег Коринфского залива.