Очевидно, мы двигались от центра. И чем дальше удалялись, тем больше стало появляться зелёных насаждений – обычная тропическая природа. Наконец, свернули с основной магистрали, и машин сразу стало меньше, дороги стали уже, потом ещё уже, и тогда я увидел первый светофор. Повернув на перекрёстке налево и проехав с полкилометра вдоль аллеи тропического леса, свернули направо и въехали под выложенную из дикого камня арку на территорию гостиничного комплекса, очевидно, всё расширяющегося, поскольку с правой стороны дороги велось какое-то грандиозное по размаху, как, впрочем, и всё в Китае, строительство.

Гостиница выросла на экране камеры внезапно. Этакий восточной архитектуры дворец с драконьими изгибами черепичной крыши и представительным красочным фасадом, расписанным иероглифами.

У стеклянных дверей входа стояли два швейцара в красных мундирах и такого же цвета котелках. У колонн из огромных каменных чаш росли карликовые пальмы.

На площади перед гостиницей, вокруг своеобразного, отделанного белым гранитом молчащего фонтана, под зонтиками стояли круглые столики кафе без единого посетителя, что, в общем-то, и понятно – даже под зонтиком не высидеть в такой духоте.

Вестибюль оказался просторным, с мраморным полом, с кожаными креслами вокруг журнальных столиков. С левой стороны находилась стойка администрации, справа небольшая стойка бара.

Нас встретила Ирина – светловолосая, с угнетённым от жары лицом женщина лет сорока, в висевшем на завязках лёгком светленьком платьице чуть ниже колен. Она взяла наши паспорта и пошла оформлять. Через пять минут вернулась и повела в номера.

Ресепшен находился на балконе огромного холла. Внизу в окружении пальм было десятка три круглых столов, которые обрамляли зачехлённые в красный цвет стулья. Напротив столовой, если её можно так назвать, возвышалась широкая площадка, на которую можно было подняться по отделанным, как и сама площадка, жёлтым мрамором ступеням (восемь или девять их было) или спуститься с обеих сторон находящегося на уровне ресепшена второго этажа. Задняя стена площадки была из скальных глыб. И было такое впечатление, что их сюда не привезли, а вокруг них построили отель. Этакие грандиозные скальные образования. Но и они не доставали до остеклённой крыши – гостиница была в пять или в шесть этажей. Имелся тут, правда, за отдельную плату бассейн.

Нас поселили на втором этаже. Ключ номера оказался электронным. Он же был и ключом, подающим свет. Для этого его нужно было вставить в специальный кармашек на стене. Ирина показала, как пользоваться кондиционером, и повела прибывших вместе с нами дальше.

Номер был с двумя двуспальными кроватями, с плазменным телевизором, телефоном, журнальным столиком с настольной лампой, с окном во всю ширину, занавешенным тюлем и раздвинутыми шторами.

Мы по очереди приняли душ и плюхнулись на кровати.

Вожделенная прохлада, смертельная усталость (ровно сутки я провёл без сна) вырубили меня мгновенно. Но сказать, что я сладко спал, нельзя. В провальном сне я всё время куда-то падал, падал и падал. И падал до тех пор, пока не приземлился, что ознаменовалось стуком в дверь. Стучала Ирина, звала на обед.

– Почему не позвонили по телефону? Или не работает?

– Да я полчаса вам звонила! Сколько же можно звонить?

И она посмотрела на нас по очереди каким-то странным взглядом.

«Да это же моя дочь», – уже хотел сказать я, но Ирина, обронив: «Через пять минут у ресепшена», – ушла.

Но и такой сон оказался целебным – отошли глухота, усталость. Мы быстренько ополоснули лица и вышли. В шесть вечера в том самом холле, на площадке у скал, было запланировано открытие конкурса. И когда мы вышли на балкон, внизу уже вовсю шла подготовительная суета. Расставляли звуковую и световую аппаратуру, установили задник, исписанный иероглифами и закрывший нижнюю часть скал, покрыли серым ковролином площадку, слева от сцены поставили приличного размера монитор, убрали обеденные столы, расставили рядами стулья, а перед первым рядом, отделённым от остальных проходом, поставили накрытые кумачом столы для представителей власти и конкурсного жюри. Семь или восемь стран принимали участие. Нам сказали, что прибыло около сотни участников в эстрадном, народном, академическом вокале, несколько хореографических и классических инструментальных ансамблей (скрипки, виолончели), пианисты. До этого чуть ли не полгода шёл отборочный конкурс. Для россиян он проходил по представленным в конкурсное жюри клипам-песням. Мы этот конкурс прошли с успехом. Теперь предстояла борьба вживую. Говорили, будет телевидение и что мероприятие, кроме Китая, будет освещаться ещё и в Японии, и в Южной Корее, и ещё где-то. Будет пресса, а на гала концерте даже продюсеры из азиатских стран.

Обедать повели в оранжерею, находившуюся в ста метрах от отеля. Прямо напротив остеклённого входа на фоне таких же, как и в холле, но гораздо меньшего размера гранитных скал, на деревянном постаменте стояло изображение китайского «изверга» – иначе не могу это с озверелым лицом, тонкоусое чудовище в доспехах назвать. Не исключаю, что это было изображение Чингисхана, а может быть, какого-нибудь китайского императора, не спросил, да и спросить, собственно, было не у кого. Ирина не знала сама.

Оранжерея вся в зелени, с искусственными каналами, через которые перекинуты деревянные мостки с резными перилами. Вдоль левой стены тянулась длинная поварская стойка, а немного не доходя её в больших аквариумах плавали стерляди и другие рыбы, некоторые животом кверху. В сухом аквариуме находилась целая груда ползающих друг по дружке жирных розовых пауков или миниатюрных крабов.

Женя на ходу обернулась ко мне:

– Нас ими будут кормить?

– И может быть, даже живыми.

– Фу!

Официанты с подносами в руках лихо передвигались на роликах. Действительно, преодолевать такие расстояния пешком, сколько бы времени понадобилось? В оранжерее, однако, кроме нас, не оказалось больше ни одной живой души, разве что тропический попугайчик, когда мы входили на свою площадку, обнесённую резным заборчиком, подал голос. Тут и там стояли шикарные беседки из красного и чёрного дерева. И если бы не жара, сидеть тут было бы одно удовольствие.

Столы, разумеется, были круглыми, и не просто: в отличие от обычных круглых столов так называемого шведского стола, эти были с двумя столешницами и верхняя, меньшая размером, крутилась. Захотел что-то положить, крутанул, подъехало блюдо, наложил, крути дальше.

Само собой основным блюдом был рис. Не верьте тому, что показывают в кино. Рис был клёклый, слипшийся в единый кусок, так что отделять порцию приходилось с трудом. И я только сначала не понял, для чего так, когда же взял в руки пластмассовые чёрные палочки, которые в моей руке ничего не хотели держать, сразу всё понял. Куски склеенного риса держать ими было гораздо удобнее.

Рис оказался совершенно не солёным, а соли на столе не имелось, а вот разных подливок, может быть, из тех самых пауков, на любой вкус, и все, как одна, голимый перец. Кроме риса, было ещё что вроде, как мама его называла, «кудрявого супа», только без картофеля, с разболтанным яйцом да плавающими кожурками от помидоров. Тоже совершенно несолёный. И это говорило о том, что тут в первую очередь заботятся о своём здоровье, не то что мы – и солим, и солим… И есть было бы совершенно нечего, кабы не принесли манты – подобие наших пельменей, которые принято было есть, как японские суши, макая в острый чёрный соус. Я не макал, поскольку у меня и так полость рта горела от подливок. На третье не было ничего (его просто в природе не было) – ни сока, ни киселя, ни молока, ни компота, ни кефира, ни кофе, ни чаю, ни даже самой простой воды. Просто не принято было запивать пишу. И правильно. А то обопьёшься. И для здоровья, я где-то читал, запивать еду неполезно. Зная это, устроители заранее принесли целые упаковки воды. И наказали взять с собой в номер. Из-под крана воду пить было нельзя даже кипячёную, хотя вроде бы светленькая такая текла. Забыл сказать, что ел я больше из любопытства, чем от голода, никакого голода я не чувствовал и вообще в такой жаре не хотелось есть.