Потом начались танцы. Я костюм не снимал и ходил героем. И далеко не сразу заметил, как одна чернявая девица, как только глянет на меня, сразу закрывает рот ладошкой и отворачивается. Мне это, наконец, надоело. И тогда я подошёл и грозно заявил:

– Давно не ел я маленьких детей – особенно, таких смешливых!

– Ой, а сам-то! Тебе шестнадцать есть ли?

– Мне? Да мне давно уже нацать.

– Сколько-сколько?

– Нацать!

– Правда что – Болван!

– Ах так! Ну всё! Где мой наган?

– Ой напугал.

– А если нет, тогда, может, станцуем? – и я в такт музыка стал выкаблучиваться перед ней: – «Ты мне не снишься, я тебе тоже, и ничего мы сделать не можем…» Идём?

– С болванами не танцую!

– Ой, пожале-ешь!

– Пожалела уже. Иди!

– А вот и не уйду!

– Ну и стой, жалко, что ли.

Я примирительно протянул руку.

– Толя.

Она презрительно усмехнулась:

– И радуйся.

– А тебя как?

– Никак.

– Гитара.

– Пристанет же!

И она перешла на другую сторону зала. Меня задело. И после вечера я увязался за ней. Всю дорогу она делала вид, что меня не замечает, а перед тем, как войти в подъезд пятиэтажки, показала мне язык и скрылась за дверью.

Так началось наше знакомство. Уже со второго курса я играл, как говорили тогда, в вокально-инструментальном ансамбле местного ДК на гитаре и пел. В училище занимался на два года назад созданном факультете «Музыкального искусства эстрады», Аня – фортепьяно и академическим вокалом. Особыми данными она не располагала и, понимая это, подумывала о преподавательской работе. Я же напротив, был одним из лучших в училище и по его окончании поступил на третий курс Московского института Культуры по классу композиции, который закончить так и не удалось по причине свалившейся на меня сначала подпольной, а потом, благодаря перестройке, всероссийской известности. А вот Аня институт закончила. Это было время самых драматичных наших отношений. В институт мы поступили в один год и жили в общежитии. И вот там, в одну из вечеринок с застольем, разумеется, в нетрезвом виде, в одной из комнат общежития, между нами всё это и произошло. И для меня и для неё это было впервые и, разумеется, ничего, кроме, отвращения и разочарования, ни мне, ни ей не принесло. Ни в ту ночь, ни потом о случившемся между нами не было сказано ни слова. Как бы само собой за всё время нашей совместной учёбы подразумевалось, что рано или поздно мы поженимся. И так бы, наверное, вскоре и произошло, не подхвати меня вихрь славы, а вместе с нею и дурные деньги, и богемное окружение, и море поклонниц. Я практически перестал появляться в общежитии. Да и гастроли вскоре начались. В отличие от меня после того, что с нами тогда произошло, Аня из прежней заносчивой девчонки превратилась в какую-то безгласную, покорную и готовую на всё ради меня рабыню. Надо ли говорить, как сразу упала она в моих глазах. Не то, чтобы разонравилась, нет, меня к ней всегда тянуло, но после той ночи в наши отношения вошло нечто пресное, невзрачное и обывательское. И всё это на фоне шума и грома эстрады, визга толпы, поклонниц, некоторые из которых были куда эффектней как бы забившейся в угол Ани.

Это продолжалось около года, во время которого я, можно сказать, только ноги о неё не вытирал. Вспомнить стыдно. Верёвки из неё вил. Всё терпела. И даже не терпела, а как должное принимала. Как собачонка за мной таскалась повсюду. Не в том смыл, что проходу не давала, а свисну, прибежит, топну ногой, в конуру спрячется и носа не высовывает, пока опять не позову. Как умерла. И это меня тоже бесило.

Даже кричал на неё не раз, в том смысле, а если скажу, чтобы глаза мои тебя больше не видели, тоже буквально исполнишь? «Да». И так это «да» скажет, просто взял бы и задушил! Даже проучить её за это хотел. Было время, когда я не появлялся у неё месяцами. И она по моему приказу не появлялась мне на глаза всё это время. И первый же этих разлук не выносил. Сначала вроде бы ничего, свобода, что хочу, то и ворочу, а потом, словно сосать изнутри что начинает. Как представлю, что ею уже владеет кто-нибудь, раз такая безответная она, мало ли таких, как я, и нехорошо станет. До того аж, что места себе не нахожу. Со всеми в ансамбле из-за ерунды перецапаюсь. Вот так вот сожму челюсти: не пойду! А как приму на грудь, и тащусь в общежитие. Спускается вниз. Вахтерша нас уже давно поженила. Подымает свои глазищи. И я с какою-то даже злобою скажу ей: собирайся. Ни слова не говоря, оденется, выйдет. Идём. Едем. И всё между нами опять происходит. Уже на квартире у приятеля. А потом снова как баран упрусь: рано, не хочу, и вообще всё это не то…

А как предложение сделал! Скажи кому, не поверят. После очередного разрыва, весь на взводе, злой как черт, прихожу. Собирайся, говорю. Собралась. Идем. Спускаемся в метро. Одну пересадку сделали, вторую. Выходим на Воробьевых горах. Ночь, улицы почти пусты, идем рядом, а как будто чужие. Долго идем. Вдоль чугунной ограды шли. Останавливаюсь, наконец. Замирает в шаге от меня и она, как тень. В глазах ужас. Призналась потом: думала, говорит, убивать меня собрался. А я с такой злобой, с такой, знаете ли, ненавистью, оттого что ничего с собой сделать не могу: «Вот что, говорю, хватит! Замуж; за меня выходи!» И ничего она мне на это не ответила. Да и отвечать было не нужно. На другой же день и подали заявление. Боже, в каком раздрае я до самой регистрации находился! Драгоценной свободушки незнамо как было жаль! Как перед казнью. Жуть внутри, жуть впереди, и в эту жуть тебя как на цепи лебедкой тянут…

Ну а потом началась совсем другая жизнь. Родилась Женя. Тогда уже переродился я. А вскоре завязал и с эстрадой. Да и не хотелось работать на паханов. Они тогда, практически, весь шоу-бизнес данью обложили, и кто не хотел платить, жестоко расправлялись. Да и другие интересы в обществе появились. Мы вернулись на родину. На заработанные мною деньги купили двухкомнатную квартиру. Аня устроилась в музыкальную школу и стала петь в архиерейском хоре. Потом и я стал ходить в хор. Но не регулярно, потому что занимался бизнесом, семью надо было кормить, и я торговал компьютерами и оргтехникой.

Ещё во время учёбы в нашем училище по классу фортепьяно, Аня стала брать Женю с собой на спевки архиерейского хора, а потом ввела в состав. Тогда в кафедральном соборе постоянно появлялись молодые ребята, готовящиеся к принятию сана. И вот с одним из них Женя завела знакомство, и буквально через месяц заявила, что выходит замуж, потому что владыка её избраннику велел срочно подбирать будущую матушку. Мы так были поражены этим известием, что даже не подумали о том, что они же совершенно друг друга не знают, да и, сами понимаете, тогда в таком замужестве была своеобразная честь. Священники были в почёте, в этакой ауре, и казались людьми не от мира сего. Разумеется, мира куда лучшего, чем тот, который нас окружал. И так накануне своего совершеннолетия Женя стала матушкой. В дьяконах зятя продержали недолго. Недели три. Затем иерейская хиротония, и ещё через две недели на приход, которые тогда открывались один за другим. И хотя это были не руины, однако далеко ещё и не то, что мы привыкли видеть.