Митралексис сжимает коробочку. В ней ленточка, кусочек крашеной бронзы, совсем чуть серебра и золота. Но он делает то, чего только что не собирался. Ставит голову на кон.

– Мою «чайку» уже отчасти починили. Шасси восстановили, винт поменяли, а мотор… на малых оборотах почти не трясет. Пушки в порядке.

– На малых оборотах… Взлетать тоже будешь – на малых оборотах?

– Никак нет. Но взлет, это ведь недолго. Не развалюсь. А потом осторожно…

Коммандер свое дело сделал, но стоит, слушает. Не имеет права подсказать, хотя, как штабной, отлично понимает мысль адмирала. Как и то, что, чем бы ни закончился бой за Салоники, война на этом не завершится. Греции нужны герои. Живые герои, герои-победители. Получится ли у моряков выстоять и, тем более, выжить – неизвестно, так пусть хоть летчик цел останется.

Впрочем, капитан эскадрильи размышлял недолго.

– Вылет запрещаю, – и прибавил сухо. – Ты орден получил? Дай и другим отличиться.

Хлопнул лейтенанта по плечу, кивнул моряку:

– Коммандер.

Ушел к уцелевшим машинам. Там его ждут трое пилотов, с которыми ему предстоит идти в который уже за сегодня вылет. Там оружейники перезаряжают пушки, техники заполняют баки смесью бензина и спирта. На борту капитанской машины подрисовывают новенький крестик: не один Митралексис умеет стрелять и попадать. Капитан напоминает цели предстоящего вылета. Главная задача: русский корректировщик должен спокойно работать. Неважно, сколько и чего итальянцы поднимут в воздух. Свои бомбардировщики тоже нужно прикрыть, и тоже – кровь из носу, и чужих корректировщиков нужно распугать. Сбивать не обязательно: скорее всего, на это не будет времени.

– Не увлекайтесь, – в который раз повторяет капитан.

– Нас только четверо… – замечает один из пилотов. Капитан лишь разводит руками.

– Придется справиться.

От вышки – там и антенна радиостанции – уже бегут.

– Господин капитан, по расчетам – контакт через четверть часа.

– Ясно. Помните: наше дело не сбивать, а держать небо. По машинам!

Рычат моторы, винты гонят пыль по взлетной полосе. Четверо атлантов выруливают на взлет.

Бело-золотой крейсер щеголяет пятном копоти на надстройке, но это не мешает ему идти на позицию. Небо над ним уже не утреннее, дневное. Море спокойное, чуть неровное. Тени и солнечные блики превращают его в шахматную доску. Условия лучше полигонных – только враг будет стрелять в ответ.

На траверзе – головной греческий эсминец. Над ним плещет адмиральский флаг, значит, «Базилисса Ольга». Вот где скорость, даже если дает сейчас те же узлы, что линейный крейсер: острый нос кромсает водную гладь, пласты лазури взлетают в стороны, высокий полубак кутается в пену. Из скошенных назад труб вырываются полоски дыма, пушки и торпедные аппараты расчехлены, готовы к бою.

Только что им светит в грядущем бою, против линкоров и крейсеров?

Патрилос облокотился на леера, смотрит на кораблики союзников сочувственно – особенно на «Ольгу». Один из двух новейших эсминцев, что есть у Греции, флагман – будет лидировать атаку. Все снаряды – ему, пока не заколотят под волны.

Не хотел бы Яннис оказаться на месте греческого адмирала – а ведь окажись, принял бы то же решение. Бедняге Теологосу некуда деваться, и дело не в том, что советская доктрина комбинированного удара столь хороша. Бой будет за греческий город, и грекам никак нельзя отказаться от смертельной чести нанести главный удар в битве за свою Родину.

Греки согласились. Сейчас у них дух захватывает от собственной наглости – у всех, от адмирала до матроса второй статьи. Надо было бы им в атаку прямо сейчас – точно вышли бы на рубеж торпедного удара.

Увы, враг покажется не раньше, чем через час. За это время экипажи стремительных маленьких корабликов вспомнят, что павший герой, как ни крути, все равно мертв. Жить захотят, только будет поздно. А мимо, руку протяни – берег, лес зеленеет. В садах цветут чайные розы, пахнут – одуреть можно. Кажется, что не было бомбежки, нет никакой войны, и Афины, за которые надо мстить… есть ли они? Что вообще есть, кроме адмиральского приказа, который ставит корабли, как шахматную фигуру, «под бой»?

Драться экипажи эсминцев будут. Дисциплина, автоматизм действий, вбитый на учениях – это есть, этого никто не отменял. И все-таки военные моряки, что греческие, что советские, живые – пока – люди.

Вот и надо, чтобы, обернувшись на берег, они думали о том, что эту прекрасную землю нужно защитить от врага. Любой ценой. Создать настроение – задача помполита. Он должен знать, как – и Иван Патрилос знает. Правда, ему нужен инструмент, а тот в распоряжении старшего помощника.

Сначала, впрочем, Иван Павлович явился к командиру. Коротко обрисовал политическую пользу от задумки. Лавров выслушал, кивнул, дернул к голове трубку телефона связи с информационным постом.

– Старший, помполиту нужен оркестр. Ваше хозяйство, но извольте поделиться.

Пауза. Внизу, под несколькими палубами и тремя слоями брони, кап-два Косыгин вспоминает: по каким боевым постам расписаны музыканты? Вдруг – резкое падение боеспособности? Вот коки да вестовые только-только вернулись, теперь оркестр забирают… А на носу – бой!

– Без кларнета обойдется, он в носовом погребе ГК дежурит. Остальных сейчас направим.

Грохочут по палубам ботинки краснофлотцев-оркестрантов. Наверх, в надстройку, за инструментами. На палубу. Приказ – строиться позади башни номер три, она ж «домоседка». Эта башня единственная, которую не привезли с другого корабля и не планировали снять и поставить на берегу. Даже при модернизации ее не переносили с места на место… «Домоседка» и есть.

Оркестр стоит, ждет распоряжений: что играть. Только помполит собирается дать еще одно указание – как играть.

– Там, – Иван Павлович повел головой в сторону греческого строя, точно дальномер повернул, – идут парни, которым наносить главный удар. По уставу. По нашему уставу.

Устав писали в тридцать шестом. Работала так называемая «старая школа»: правильные люди, разумные пессимисты и циники. Доктрина у них подогнана под обстоятельства. Как ни крути, линкоров у СССР маловато, ставку на них не сделаешь. У врага всегда будет больше, навалятся кучей и потопят. Потому флот, что построен снизу вверх, от маленьких кораблей к большим, считает корабль линии не светом в окошке, а главной приманкой для вражеских снарядов. Пока враг стреляет по хорошо бронированной, живучей, огрызающейся цели, у легких сил и авиации появляется шанс нанести удар. Если их атака окажется удачной, а большой корабль сохранит способность воевать, советская доктрина предлагает ему заняться добиванием подранков. Если нет, то именно эсминцам предстоит умирать, чтобы народные копейки, вложенные в бронированную громадину, не ушли на дно. Ну, это в теории, сегодняшний случай исключение: отступать некуда.