Это и есть тактика, дело командира. Первый раунд капе-ранг Лавров у адмирала Бривонези выиграл: под накрытие попадают оба линкора и, пожалуй, головной в колонне из трех крейсеров.

Пилот «сверчка» представил, что будет с вражеским крейсером, если ему прилетит двенадцатидюймовый фугасный подарок… Сразу, может, и не потонет, но как бойца его можно будет со счета списывать.

Увы, очередной залп «Фрунзе» вновь вбил гвозди в морскую гладь – и только. И еще один залп. И еще один. И еще…

Вероятность попадания во вражеский корабль, как ни крути, ниже одного процента.

Первые минуты боя прошли… спокойно. Иван Ренгартен со свойственной ему невозмутимостью отметил, что только ради этого стоило вводить дальнобойные снаряды: даже если все облегченные фугасы уйдут в воду без единого попадания, экипаж втянется в боевую работу, забудет про страх. Военно-морская служба – годы рутины, и минуты, в крайнем случае часы ужаса. Дальнобойные снаряды обеспечивают экипажу «Фрунзе» сравнительно плавный переход от одного к другому.

Вот доклад из гидроакустического поста: как слышны чужие шумы. Подводных лодок не слышно. Торпед, разумеется, тоже: дистанция не та.

– Шумы записаны? – спрашивает Косыгин. – Ото всех? От греков тоже?

На «Фрунзе» собрана целая коллекция. Враги, друзья -Михаил Николаевич приказал писать всех, звуки хранятся на катушках со стальной лентой. Можно учить молодых акустиков: так звучит американский тяжелый крейсер, а вот так – греческий эсминец.

– Так точно, тащ капитан…

Про второго ранга Михаил дослушивать не стал.

– Наушники на полку! И до приказа – не надевать.

– Но, тащ… По нам пока не бьют.

– Если наши дадут полный залп, вам перепонки порвет хуже, чем если их фугаска долбанет напротив вашего длинного уха… Приказываю работу поста до дальнейшего распоряжения задробить.

– Есть, тащ…

Щелчок: связь прервана.

Теперь на корабле есть пост, в котором люди сидят без дела, что кроты в норе, догадываясь о ходе и исходе боя только по сотрясениям корпуса. Ждут одной из трех команд: отбоя тревоги, приказа спасаться – или вновь начать слушать море.

Боевой информационный тоже ничего не видит, зато слышит – все. Оператор радиоуловителя докладывает позицию головного корабля противника, машинное сообщило, что полный ход достигнут – и краснофлотец при репетире озвучивает достигнутое число оборотов.

«Полный» – это не все, что может выжать корабль. Это все, что он может выжимать долго, без вреда для машин.

Карандаши штурманов немедленно делают пометку на карте. Один из навигаторов бросает:

– Учения. Никакой разницы!

И огромная – с недавним налетом. Тогда, как ни старались знавшие о провокации, вышла заполошность. Все делалось быстро, сноровисто – только с опозданием на мгновения. Ход дали, когда бомбы падали на корабль, открыли огонь после взрыва, и дым от пожара сразу сбил зениткам пристрелку. «Сверчки» подняли в воздух заранее, но и они вышли только на вторую волну бомбардировщиков… Сейчас – не так. Бой идет в одни ворота, в итальянские.

Только забить не получается.

Из трубки телефонной связи с артиллерийским постом доносится отголосок ревуна. Нарочно сняли: штурманыа успевают отнять карандаши от карты. Иначе их под локти толкает, можно прочертить на карте ненужный зигзаг. Палуба вздрагивает, те, кто стоит, принимают отдачу залпа подошвами, кто сидит – задницами.

Под подволоком моргнуло – не выдержала издевательств очередная лампочка, ее меняют. Сотрясения идут каждую минуту – башни могут стрелять и чаще, но корабль ведет огонь размеренно, без лишней спешки. Пожалуй, именно эта неторопливость и отличает нынешнюю обстановку в информационном посту от состояния при стрельбах на приз наркома. На учениях требуют не только точности, но и скорости, проверяющие стоят над душой…

В бою, как ни странно, спокойней. Ожидание между залпом и падением снарядов – и то приподнятое. Нет во время стрельбы по учебным целям того азарта, даже когда на кону честь корабля и собственная карьера. Сказывается разница между мишенью в тире и живой добычей. Сильной, живой, опасной, но не стреляющей в ответ. До времени.

Сейчас все на стороне советского корабля. Погода – идеальна. Чуть тронутое осенью небо без единого облачка, ровная водная гладь, воздух настолько прозрачен, что за десять миль можно заклепки на бортах греческих эсминцев разглядывать – хватило бы увеличения у оптики. Ветра – ни дуновения, и боевые вымпелы над «Михаилом Фрунзе» вьются благодаря его собственной скорости. Условия для стрельбы – лучше полигонных, но попаданий нет как нет.

Вот старшина Веренич по всплеску зелени на экране РУС констатирует:

– Снаряды упали.

Сердца замирают. В двадцати тысячах саженей мористее прут вперед пять стальных хищников, по сравнению с которыми амурские тигры – новорожденные мышата, а белые акулы – балтийская килька. Идут, как зверь на номера. Дойдут до шестнадцати тысяч – дорвутся, вонзят клыки.

«Фрунзе» – не линейный корабль. Шкура тонковата. Вот и приходится ждать приговора свыше, с полутора тысяч метров, где ходит восьмерками последний корабельный самолет.

– Накрытие.

Проходит минута: в докладах, в приказах. Гудят приборы, шуршат карандаши. Но поверх всего, в мозгах, в подкорке – вой ревуна из телефонной трубки, удар по ногам, доклад от РУС. И, итогом, глас небесный:

– Накрытие.

Значит, все сделано правильно, но теория вероятности и Бог, в которого положено верить морякам и не положено коммунистам, пока не приняли решения. Остается исполнять долг – и надеяться.

С мачт итальянцев уже видят. У помполита даже проскочила мысль, пока итальянцы не сошлись на дистанцию действительного огня, слазить наверх. Уж больно интересное зрелище: храбрые итальянцы.

Превозмог. Броня у артиллеристов такая же, как и в рубке, да вот лезть наверх – по узкой трубе с защитой исключительно противоосколочной. Оказаться в ней, цепляющимся за скобы, в момент, когда в надстройку ударит полутонный подарок с чужого линкора – да еще не по служебной надобности, а из любопытства? Это не для Янниса Патрилоса.

Переговоры не удались, но помполит еще надеется, что до настоящей драки не дойдет. В сражениях с англичанами итальянцы показали себя скорей презренными макаронниками, чем доблестными римлянами. Кажется, еще накрытие – и скромные запасы мужества у них иссякнут. Уж кто-кто, а Яннис Патрилос по личному опыту знает, насколько нервирует, когда тебя издали, не торопясь и со вкусом, расстреливают, а ты в ответ можешь разве материться. Но вот уже восемнадцать раз ушли снаряды в сторону врага, и раз десять их разрывы поднялись вокруг чужих кораблей, а те даже курс ни разу не меняли! Словно у вражин рули заклинило, словно у них на мостиках не горячие парни с полуострова-сапога, а копии товарища Ренгартена: лица каменные, сердца из той же стали, что и броневые пояса, а в головах – электрические вычислители.