— Эй, хвостатая, пять монет за просмотр, или лети дальше! — донёсся снизу задорный голос. Алу оторвалась от оратора и посмотрела себе под ноги. Оттуда на неё взирала румяная физиономия Теолы.

Если Ола и походила на кого, то уж точно не на кошку, которой недавно основательно подпалили мех. Сегодня она была в лёгком светлом платье. Из прорезей в шляпе, из ярких цветов, украшающих её поля, выныривали золотистые уши. Левое, потеснённое пышной алой розой, смешно торчало вбок. Единственным, что напоминало о вчерашнем, была забинтованная нога, заботливо спрятанная под неизменно яркий чулок.

— Болит? — спросила Аниаллу, скользнув между ветвями дерева, на котором устроилась подруга.

— Не-е-ет, — протянула Ола, поправляя подол, — распухла малость, но уже ничего. Врач мой думал, что совсем отвалится, но пронесло. Тело у меня старое, надёжное, не то что эти ваши, новомодные! — Она смерила подругу насмешливым взглядом. — Давай-ка, посиди со мной, болящей, посмотри, послушай, какое у нас чудо-юдо завелось!

Сианай невольно прислушалась и тут же пожалела об этом.

— Красота, культура?! Они должны нести истину, заставлять страдать и сострадать! А у этих они выродились в слащавую, отупляющую ложь! И ради неё вы готовы терпеть все эти унижения? Вы тупеете от неё, она лишь ширма, чтобы прикрыть истинное положение дел: как они наживаются на вас, как унижают вас, как следят за каждым вашим шагом. Они называют вас «неалаи» — разве этим не всё сказано?

— Так мы и есть неалаи, проповедник, — ответил ему мужской голос, прозвучавший музыкой после Райсовых хриплых завываний.

Аниаллу выискала в толпе его обладателя — им оказался долговя-зый эльф, забравшийся на стеклянный колпак, прикрывавший клумбу с ядовитыми золотыми розами. Алу не ожидала увидеть сказителя Тиллириена живым так скоро. Изготовители тел упорно отказывались воскрешать его, после того как он погиб, совершая страшное преступление против всего алайского народа — спасая Энаора…

— Это они создали это чудо — Бриаэллар. Мы — не смогли! — рассмеялся он и, разведя руки в стороны, слегка поклонился. — И потому — пришли сюда. Пришли не только потреблять или, тем более, порицать, как это делаешь ты, а творить вместе с ними! — Эльф выразительно постучал по экзотическому струнному инструменту, змеиными кольцами обвивавшему его шею. — Город Аласаис — храм искусства, а она — сама поэзия, сама музыка, песня многих тысяч душ… Красота, гармония и любовь нужны любому творцу, иначе он не созидатель, а разрушитель. Мы, своими неосторожными словами и необдуманными действиями, можем погубить всё это: их дом, милостиво приютивший нас, семьи, принявшие нас, бывших сиротами при живых родителях. Мы искали иной судьбы, иного мира, иных… отношений. Мы сами пришли сюда, человек, — возвысил голос Теллириен и улыбнулся такой улыбкой, что воображение само дорисовало к ней алайские клыки. Среди публики это вызвало настоящую овацию.

— Нет! Они подло заманили вас сюда! Вся их музыка, танцы, живопись — это паутина, способ втянуть вас в их порочную систему! Одурманить, закабалить, подчинить, — замотал головой притихший было маг. — Они придумали эти Пути, лишив вас свободы, они подселяют в вас эту мерзость, которую называют «дух», и она начинает диктовать вам, что хорошо, что плохо. Они делают это, чтобы править вами и на вас наживаться! Чтобы наживаться и на твоём таланте, эльф!

— Так уходи, — поднял серебристые брови Теллириен, — никто не держит тебя здесь. Про Пути и дух и говорить нечего — ты, видно, плохо учился в школе, если не понимаешь, что иметь Путь выгодно тебе самому. Бесконечный руками Тиалианны создал его и даровал тебе — в твоих интересах, а не в интересах алаев, богов или наэй. И ни одно существо в Бесконечном, включая Тиану, не может в своих интересах «придумать», изменить или навязать тебе Путь. А что до наживы, то это достойный обмен. Разве ты не понимаешь? Мы получаем идеальное место для творчества, алаи — налоги и возможность жить в окружении наших творений, что, поверь, куда важнее для них. Это выгодно всем.

Он пожал плечами, спрыгнул с возвышения и обнял некую особу, несомненно алайского происхождения.

— Выгодно? Они предлагают красоту и благоденствие, перед которыми трудно устоять, но взамен требуют твою свободу и… и саму душу! Они искушают нас, хвостатые демоны! Согласись ты один раз принять их «дары» — и к твоей душе присосётся этот паразит, этот «дух кошки», и станет помыкать ею, терзать её, будь он проклят, будь все они прокляты! — Райса уже трясло.

Теллириен не ответил. Он сочувственно покачал головой и вместе со своей спутницей растворился в толпе.

Аниаллу перебралась на толстую ветку. Теола тут же превратила освободившийся глимлай в стол, поставив на него корзинку с печеньем, и сладко потянулась:

— Демоны? Как это м-и-ило! Такого представления даже у ан Камианов не увидишь. Очень мне нравится!

— А мне совсем не нравится, — покачала головой Алу, щуря глаза на солнце, — такой день портит… Мне не по себе от его слов насчёт духа — надо же так всё повернуть… хотя я, кажется, слышала нечто подобное где-то ещё.

Теола посмотрела на подругу с весёлым недоумением:

— Да ну тебя, он забавный! Такой дура-а-к, шут, вроде как… Я уже второй раз прихожу подивиться! Первый раз пошла закупаться пищей к ужину, смотрю — а тут такое!

— Он не шут, Ола, — серьёзно проговорила сианай, — он болен, и болезнь его заразная, я видела, к чему приводит её эпидемия в других мирах.

— В борьбе с этим затхлым болотом все средства хороши! — вопил Райс. — Если, для того чтобы выкарабкаться из него, мы должны будем всё здесь разрушить — придётся сделать это. Если, чтобы вырвать эту цепкую мяукающую гадину из своего сердца, нам понадобится сокрушить собственные рёбра — мы сокрушим их! Сокрушим подчинённую нотами плоть!

— Да заткните его кто-нибудь! Весь аппетит испортил, зар-р-раза! — громко прорычал кто-то снизу.

Взглянув туда, Аниаллу увидела рослого человека, сидящего за столиком под фонарём. Судя по внешнему виду — коричневому плащу и лёгкому золотистому доспеху — он охранял Внешние ворота дома ан Темиар. Скорее всего, его кормили здесь по договору и с поста он мог уйти только в определённое время.

Воин с лязгом отодвинул от себя тарелку и стукнул кулаком по столу. Сердобольная Теола сокрушённо покачала головой:

— Да не огорчайся ты так! Он, небось, голодный, ты бы его угостил — глядишь, он бы и сменил гнев на милость!

— Я б его угостил, — сурово откликнулся мужчина, — обедом из его собственного языка! Чтобы почувствовал, гад чем он нас тут потчует!

— Ой, страсти какие! — охнула Теола. — На, съешь хрумстелку лучше. — Она порылась в ворохе кружевных салфеток и бросила ему печенье. Охранник ловко поймал его и даже улыбнулся девушке. Но в следующее мгновение на его лицо вернулось прежнее свирепое выражение, а печенье, раздроблённое его сжавшимся кулаком, крошками посыпалось на землю.