Каратист в ее чреве пинался, но вяло. Алла подошла к двери и стала долбить в нее кулаками. Она орала, плакала. И все смотрела, не отошли ли воды. Если она начнет рожать, Сашеньке хана. Семимесячные и в больнице не все выживают. А она в каком-то странном загоне три на два, за железной дверью, которую не пробить…

– Откройте! – орала она. – Я рожаю!

Измученная, она повалилась на пол. Тело пронзила острая боль. Схватка? Она уже не понимала…

– Эй, вы там живы? – донесся из-за дверь далекий голос.

– Да! – каркнула Алла. – Откройте, умоляю.

– Разобраться бы, как.

Окошко, в которое подавалась еда, отворилось. В отверстии показалась мужская физиономия, но Алка не могла ее рассмотреть. Слезы застилали глаза.

– Вы чего тут лежите?

– Меня заперли.

– Кто?

– Не знаю. Похитили и заперли.

– Сейчас, потерпите, я открою. Надеюсь, что открою… Черт!

– Вы кто?

– Вот честно если сказать, я вообще не положительный герой. Залез в этот гараж, чтобы чего-нибудь украсть. Только у него замок смазанный, не ржавый, значит, есть чем поживиться. – Послышался лязг. Это воришка смог найти задвижку. – Я вас выпущу. «Скорую» вызову. Но сам уйду. Ладно? Чтоб вы меня потом не опознали.

– Я смогу сама по лестнице подняться?

– Часть гаража отгорожена железной дверью – и все.

– Пожалуйста, останьтесь, я не сдам вас.

– Ну уж нет, я не могу рисковать….

Алка с трудом поднялась. На шатающихся ногах вышла из своей… камеры? Пожалуй, так.

Ворота гаража были приоткрыты. Она выскользнула на улицу и сразу осела. Силы кончились. Находилась Алка в гаражном кооперативе, который был полузаброшен. Многие ворота поржавели, некоторые были покорежены. Не Москва – область. Какой-то небольшой городок. В столице давно бы выкупили эту землю у собственников и возвели на месте гаражей квартал с таунхаусами.

Почему-то не верилось, что воришка вызвал «Скорую». Да и куда она поедет? Но тут она увидела на воротах номер. То есть ориентир есть. Значит, надо сидеть у гаража.

Закрыв глаза, Алла стала напевать песенку. Каратист на нее уже не реагировал. Язык начал заплетаться. Алка замолчала. И стала проваливаться в бездну беспамятства…

Сквозь дурман она услышала сирену. Хотела закричать, но не смогла. Повалилась на щебенку, а по ее ногам начала струиться жидкость. Отошли воды!

Глава 3

Эта фотография…

Она так и не выкинула ее. Банда лифчиков в полном сборе. У всех проколоты глаза и сердца. Не пора ли ее сжечь?

Элиза взяла зажигалку (она осталась с тех времен, когда она могла себе позволить сразу две пагубные страсти), щелкнула ею и, когда появилось пламя, подставила под него угол снимка. Бумага вспыхнула. Богема бросила ее в миску и стала смотреть, как фотография скукоживается и превращается в пепел.

Она не уничтожила свой экземпляр пятнадцать лет назад. Сунула в карман, а никто не пересчитывал количество снимков.

Элиза хранила фото все эти годы. Иногда доставала, смотрела на него. Вспоминалось хорошее, и только. По прошествии лет ей уже и их плен не казался мучительным. Они были вместе, их кормили и позволяли наслаждаться скрипичной музыкой… До поры… Если бы Балу не отбила Ленке руки, Элиза ее не возненавидела бы. Но та лишила Пилу дара, а мир – возможностью им наслаждаться.

Найдя в почтовом ящике это фото, она чуть сознание не потеряла. Элиза думала, что избавилась от него зимой. Порвала, сожгла, сожрала в конце концов, закусывая «Баккарди» или «Ред лейбл». Она могла это сделать именно тогда, в январе. Семь месяцев назад Элиза нарушила клятву и поделилась их общей тайной. С кем? Она не помнила. Тогда она тратила шальные деньги, вырученные от продажи кольца с желтым бриллиантом. Шиковала за счет обманутой старухи, можно сказать. Уже не так оголтело, как в самом начале. Но по каким-то особым дням позволяла себе безумства. И восьмого января, для всей страны это новогодние каникулы, в день, когда они убили Балу, она рассказала об этом постороннему. Точно мужчине. И симпатичному. Но где, при каких обстоятельствах… Богема так и не вспомнила. Она проснулась у себя дома с головной болью и угрызениями совести. Стала искать фото, его нет. Значит, избавилась, поняв, что нагрешила.

Проболталась спустя пятнадцать лет. Решила, что уже можно. И рассказала постороннему. Эффект попутчика, кажется, так это называется?

Элиза терзалась пару недель. Заливала угрызения совести вином. А потом простила себя. Подумаешь, проболталась случайному человеку. Он, скорее всего, ей не поверил. Богема была в дрова.

Но когда в ящике она нашла сначала истыканное фото, потом ТОТ САМЫЙ кулон… Его не спутаешь с другим! Она поняла: расплата за нарушение клятвы последует. Богема, естественно, первым делом напилась, но вскоре начала действовать: искать членов банды лифчиков.

В дверь комнаты постучали.

Опять Бобковы? Она же убралась в ванной и уборной. Что еще им надо? Или это дядя Паша? Она ему должна бутылку водки.

Решила не отвечать. Но стук повторился.

– Элиза, тебя просят к телефону! – прокричала через дверь старшая Бобкова.

– Кто?

– Понятия не имею. Женщина вроде. Но голос грубоватый.

Богема подскочила на кровати. У ее матери был такой. Сама вся из себя изящная, тонкая, грациозная, а голос как у прокуренного мужика с похмелья. Однако она умудрялась его так понижать, что он звучал сексуально. Отец от него млел. И не только он, судя по всему.

Элиза вскочила с кровати и бросилась в прихожую. Схватив трубку, выпалила:

– Слушаю!

– Здравствуй, Элиза.

– Мама?

– Это я.

По щекам Богемы покатились слезы.

– Я думала, ты уже никогда не позвонишь…