И Ольге казалось, достаточно только сказать Данилевскому: «Давид, прости, я беременна», — и все встанет на свои места. Больше не понадобятся ни слова, ни объяснения.

Проблема в том, что Оле не хотелось делиться своей тайной с Давидом. Ни с кем не хотелось. Ей казалось чуть ли не кощунством сообщить о ребенке другому мужчине прежде, чем о нем узнает Костя.

Он отец, он первый имеет право. Но в глубине души Оля боялась. Это для нее чудо. Это она несет себя как хрупкую вазу, которая может разбиться от одного неосторожного движения. Станет ли для Кости ее ребенок таким же чудом?

Конечно, Оле хотелось, чтобы стал…

Она вошла в просторный холл с мягкими диванами и большим панорамным окном. Давид сидел в своем передвижном кресле у окна, вперившись в одну точку, но стоило ей войти, тут же развернулся и двинулся навстречу.

— Оленька!

Она пытливо всмотрелась в его лицо и не обнаружила ничего кроме спокойной безмятежности. Ладони расслабленно лежали на ручках кресла, но Оля все равно вздохнула. Потому что понимала — просто не выйдет.

— Здравствуй, Давид, — ответила ровно, склонив голову на бок в ожидании.

Он не взял ее руку, чтобы по обыкновению поцеловать, и Оля сцепила их за спиной.

— Я хочу попросить у тебя прощения, Оленька, — все с тем же невозмутимым видом сказал Давид, — за то, что впутал тебя в эту историю. Я не думал, что все так сложится, сплетется одно с другим. Надеялся, что смогу разрулить, и что мы… Прости.

— Это ты меня прости, Давид, — начала Оля, но он ее перебил.

— Тебе не за что просить у меня прощения.

— Как это нет? Есть, — заговорила она с пылом. — За ожидания, которые я не смогла оправдать. И за обещания, которые вынуждена взять обратно.

— Ну что ты, — Данилевский переплел пальцы перед собой, — разве за любовь извиняются?

— Что? — не удержалась от удивленного возгласа, и Давид усмехнулся. Подъехал ближе и взял ее за руку.

— Оля, ты правда считаешь, что для меня ваши отношения с Авериным оказались неожиданностью?

— У нас не было отношений, — попыталась она возразить. — В смысле, раньше. До того, как вы нас высадили у зимовки.

— Видимых — да, наверное. Но ты никогда не пробовала наблюдать за вами со стороны? Смотреть записи с камер, к примеру?

Оля удивленно мотнула головой.

— А ты посмотри. Увлекательное зрелище. Редкое, я бы сказал.

Только собралась уточнить, что Давид имеет в виду, как он пояснил сам.

— Взгляды. Вы так смотрите друг на друга, как будто в вас вшиты разнополярные магниты. Когда один начинает говорить, второй будто вбирает каждое слово, независимо от того, о чем идет речь. Пусть о какой-то ерунде. Это видно даже тем, кто с вами незнаком. Я понял это сразу, еще когда вы приезжали ко мне в замок. Я никогда не видел, чтобы взгляды были такими красноречивыми.

— Зачем тогда… — почти шепотом проговорила она. — Зачем тогда ты начал все это…

— Я пытался дать нам с тобой шанс, — ответил Данилевский, — только прежде хотел убедиться, что между вами все кончено. Что он тебя отпустил. Я не готов был рисковать своим сердцем, Оленька. И твоим тоже.

— Моим? — прошептала она, потянув руку, но Давид не отпустил.

— Да, и твоим. Ты из тех женщин, ради которых можно отказаться от всего. От состояния, от положения, даже от семьи. Порой без возврата обратно, ты понимаешь, о чем я?

Она завороженно кивнула, и Давид продолжил

— И ты тоже такая, если скажешь «да», если дашь слово, будешь верной ему до конца. Но вдруг потом поймешь, что нет чувств, то ни за что не отступишься. И сгоришь на алтаре собственного чувства долга. Я хотел от тебя любви, а не признательности. И уж тем более, не жертвенности.

— Значит… Ты специально поселил меня в один отель с Авериным? Ты специально столкнул нас лбами?

— Я хотел посмотреть, что изменилось. И оказалось, ничего. Как только он появился в холле отеля, ваше магнитное поле начало глушить все вокруг. Я уже тогда понял, что проиграл, — он развел руками.

— И ты знал, что между ним и Дианой Ульрих только рабочие отношения?

— Да. Но я не стал тебя просвещать. Кое-кто должен был подсуетиться сам.

Оля вытерла мокрые глаза.

— Прости, Давид, я не знала…

— Все в порядке, Оленька. Я не позволил себе полюбить тебя, ну а не влюбиться в тебя просто невозможно, — он улыбнулся и все-таки притянул ее руку к губам. — Особенно, когда видишь перед глазами пример такого полного помешательства.

Она медленно соображала, пока не поняла, что Давид имеет в виду.

— Я не увидела в Косте того, о чем ты говоришь.

— Ты просто не знаешь, каким он был раньше. Их круг достаточно узок. До встречи с тобой Аверин нарочно выбирал самую сложную работу. Предпочитал запутанные, невыполнимые задачи, часто сопряженные с риском для жизни. Мне кажется, он ловил от этого какой-то свой, неведомый кайф. А в последнее время стал на редкость переборчив. Избирательно подходит к заказам, и знаешь, что я тебе скажу? Так бывает, когда в жизни появляется смысл. Когда есть, для чего жить.

— Почему тебя выпустили, а его нет?

— В этом деле у нас с ним были разные задачи. Конечно, нас никто не задерживал всерьез, Оленька, наш арест был инсценировкой, австрийским спецслужбам требовалось время, чтобы наверстать то, что они прохлопали. И им было проще, чтобы мы с Авериным находились под присмотром. Он скоро выйдет, не беспокойся.

— Мне нужно лететь домой, Давид.

— Ты можешь прервать стажировку, а потом вернуться к ней в любое время, когда пожелаешь.

— Спасибо, — Оля обняла его с благодарностью и поцеловала в щеку. — Прости, что не смогу ассистировать Антону.

— Надеюсь, у тебя серьезные причины? — вопросительно взглянул на нее Давид, удержав ее лицо возле своего.

— Более чем, — улыбнулась в ответ Оля и еле сдержалась, чтобы не положить руки на живот, — более чем.

— И все же, — Давид прошептал совсем тихо, но она услышала, — мне жаль, что я так и не подарил тебе замок, моя не моя Ольгерта…

***

Ольга смотрела очередную мелодраму, когда в дверь позвонили. В дверь, а не в домофон. Встала и пошла открывать. Она прилетела вчера, назавтра записалась на прием к Траханковой, днем занималась хозяйственными делами, а к вечеру решила побездельничать.

Открыла дверь и застыла на миг, ослепленная пламенем, горевшим в глазах стоявшего напротив нее мужчины. В любимых черных глазах.

— Оля. Оленька. Милая… — он шагнул внутрь, обхватывая ее, приподнимая над полом. И она схватилась за крепкую шею, запуская руки в волосы и пытаясь поймать губами губы, которые покрывали ее лицо поцелуями.