– Какая красивая, Луизито! – восхищенно ахает Адела, разглядывая статую. Статуя блестит в свете раскаленного заката, будто отлитая из бронзы.

Это стоячая женская фигурка, которая обеими руками опирается на деревянную деталь за спиной.

– Кухонный стол, – поясняю я Аделе, показывая на деталь.

– Сколько воспоминаний, – едва заметно улыбается она с легким, как мне кажется, сожалением. – Но, знаешь, в такой композиции никому в голову не придет подумать о столе. Скорее, – добавляет она задумчиво, – о пьедестале, с которого она только что спустилась.

– Никогда не нужно взбираться на пьедесталы, – комментирую я, глядя на созданную моими руками женщину, которая вовсе и не спускалась ниоткуда, а занималась любовью всего мгновение назад. Ее головка слегка склонена набок, шея грациозно выгнута, несколько кудрявых локонов ласкают спину. Истомой охвачены тонкие черты лица, истомой наполнено все ее обнаженное тело, еще напряженное и опустошенное после наслаждения. Только щиколотки ее пока еще находятся в плену у дерева.

– Не знаю почему, но чем ближе конец работы, тем мне все труднее она дается, – признаюсь я. – И поэтому двигается так медленно. Хотя работаю весь день, за исключением тех часов, что уходят на кукольные представления.

– Странно, – протянув руку, Адела с нежностью гладит лицо женщины. – Мне казалось, что самая сложная часть – голова и лицо.

– Да нет, с этим у меня не было никаких проблем. Самое трудное – ноги.

– Может быть, потому что, как только ты ей их сделаешь, она сможет убежать?.. – произносит Адела после паузы.

Она поднимается и сбрасывает с себя легкое оранжевое платье, оставаясь в одних трусиках.

– Так или иначе, это лицо Евы, – бросает она как бы между прочим. – Пойдем искупнемся?

– Иди, я к тебе присоединюсь.

Я смотрю, как она входит в воду, и размышляю над ее словами.

Я уехал вовсе не из страха, что Ева сбежит, скорее наоборот. Я увидел, что она уже готова вписать меня в ту же жизнь, какую вела со своим женихом: семейное сожительство, официальные обязательства, походы за покупками, вечеринки с друзьями, совместные воскресные прогулки, ибо так принято, а не потому что тебе этого хочется. Но если ее цель была сделать меня во всем похожим на Альберто, стоило сберечь время и оставить ее немедленно, а не семь лет спустя. Все равно этим бы закончилось. Схожие предпосылки – одинаковый эпилог.

И только сейчас до меня доходит, что я не придал значения этим трем произнесенным ею таким сильным словам.

Но у меня не выходит из головы обмен репликами с ребятишками, случившийся совсем недавно во время спектакля. Один из многих, внешне невинный.

Спектакль подошел к моменту, когда красавица, которая влюбилась в одного из своих менестрелей, очутилась вместе с ним у ворот Замка Невозможных Любовей. Обитатели этого замка из-за наложенного на них заклятья лишены возможности быть с теми, кого любят, и всегда оказываются с кем-то другим.

Девушка хочет попасть в замок, чтобы снять заклятье, а менестрель пытается отговорить ее. Однако она девушка упрямая и делает по-своему, тогда как менестрель бежит прочь от проклятого замка.

– А почему он не пошел с ней? – спросил меня Эрнесто.

– Потому что, если бы он вошел в замок, он тоже стал бы жертвой колдовства, – объяснил я. – И они не смогли бы знать определенно, настоящая у них любовь или придуманная.

– А он как узнал об этом? – спросила Венера.

Я смотрю на статую, которую держу в руках, и мне кажется, что она вот-вот разомкнет сжатые губы и скажет, как Ева в ту ночь:

– Я люблю тебя.

И только сейчас до меня доходит, что я не придал значения этим трем произнесенным ею таким сильным словам.

А если быть до конца откровенным, они меня напугали. Она хотела развеять чары, пробиться ко мне, и, может быть, это было ее ошибкой. А может быть, и нет. Во всяком случае, я ей не поверил.

– Луис! – доносится до меня издалека крик Аделы.

Солнце почти зашло, поднялись высокие волны, их валы металлического оттенка, пенясь, разбиваются о берег.

То появляясь, то исчезая в волнах, Адела машет мне рукой:

– Луис! Помоги мне! На помощь!

Я бросаюсь в море и плыву туда, где среди волн то и дело поднимается тонкая рука Аделы. Море еще более бурно, чем это виделось с дюны. Но, черт возьми, Адела всегда была прекрасной пловчихой.

– Адела! – кричу я. – Я уже близко! Держись!

Я стрелой лечу к сестре, не глядя вперед, не думая ни о чем, положившись на волю инстинкта. Это единственная надежда, чтобы успеть вовремя. Соленая вода заливает носоглотку, раздражает горло, страх обжигает легкие. Почему я не пошел в море вместе с ней?

Когда я доплываю до того места, где надеялся обнаружить ее, я ее не вижу. Слишком поздно, мелькает паническая мысль, она ушла под воду. Глубоко ли? Внезапно она появляется передо мной, тяжело дыша и отплевываясь, в глазах ужас.

– Луис, я здесь! – единственное, что ей удается выкрикнуть.

Одним мощным гребком я оказываюсь рядом.

– Хватайся за меня и старайся не мешать мне плыть.

Она подчиняется. Когда я тащу ее к берегу, она стонет:

– Нога… судорога… – и всхлипывает от боли и страха.

Господи, моя сестренка могла погибнуть! Я не должен думать об этом. Течение тянет нас обратно в море, и от меня требуются все мои силы, чтобы дотянуть нас обоих до берега живыми.

И тут как гром среди ясного неба меня оглушает мысль: каким же идиотом я был! Я же люблю Еву!

Нога Аделы еще плохо слушается ее, и я поддерживаю сестренку, когда она, хромая, добирается до моего импровизированного базового лагеря. Пока она вытирается и одевается, я загружаю яму очага ветками, бумагой, древесными обломками для хорошего костра. Эта механическая работа постепенно успокаивает меня. Но едва занимается пламя, я вспоминаю, что, когда я, не помня себя, бросился спасать Аделу, я оставил мою статую на берегу.

С моих губ срывается ругательство. Только бы никто не украл ее!

Охваченный сумасшедшей паникой, я несусь к пляжу. А если ее там больше нет? Стараюсь успокоить себя такой же сумасшедшей репликой Аделы. Нет, она не может убежать. Я еще не высвободил ее ноги из деревянного плена.

К счастью, статуя там, где я ее оставил, с тряпкой вокруг щиколоток, похожей на сброшенное манто. И тут как гром среди ясного неба меня оглушает мысль: каким же идиотом я был! Я же люблю Еву!

Я должен ехать к ней. Немедленно. Потому что без нее моя жизнь не стоит и песчинки этого пляжа.

Статуя стоит прямо, над ней мерцают высыпавшие звезды, она как бы принадлежит этому звездному небу, – женщина, сошедшая с пьедестала, чтобы познать любовь. Я смотрю на пенящийся простор моря, потом поднимаю глаза к бескрайнему безмолвному небу.