– Насчет ангелов ничего не знаю, но тебе я принес вот это, – говорю я.

Я ощущаю, как с каждым шагом к ней атмосфера становится все напряженнее, наполняясь тем чувством, которое я всегда ошибочно принимал за желание. На самом деле это – любовь. И вновь ее запах застает меня врасплох. Чувственный и нежнейший. Я безумно хочу любить ее душой и телом, сделать ее моей немедленно, снова испытать восторг, который испытал только с ней. Я хочу заняться любовью с женщиной, которую люблю.

Ева с изумлением смотрит на мою ладонь.

– Да-да, это та самая брошь из твоего магазина. Я лишь немного поработал над ней.

Она берет брошь с моей ладони, и легкое прикосновение ее пальцев заставляет меня вздрогнуть. Мягко гладит розу, которую я вырезал из кусочка красного дерева, позаимствованного мною у моей статуи. Это бутон, обещание жизни. Когда я работал над ним, мне казалось, что я слышу его аромат. Тот же, что у Евы. Я вставил его в изящную серебряную филигрань из маленьких листочков на место ужасного куска бутылочного стекла. Как только я это сделал, мне показалось, что брошь была такой с самого начала. Серебро с деревом. Стильной, изящной и единственной в своем роде. Как Ева.

– Это ты сделал… – В ее словах не слышится вопроса. – Такое впечатление, что он вот-вот распустится.

Она поворачивается ко мне, ее глаза полны слез. Губы неожиданно кривятся, как у ребенка, который едва сдерживает рыдания.

Я испытываю такое счастье, что окончательно отбрасываю все сомнения: это и есть моя жизнь, это и есть моя женщина.

– Как же мне тебя не хватало, – шепчет она еле слышно, как бы говоря сама с собой, и вдруг одним шажком сокращает то крошечное расстояние, что разделяет нас, и утыкается лбом в мою грудь. Я испытываю такое счастье, что окончательно отбрасываю все сомнения: это и есть моя жизнь, это и есть моя женщина. У меня вырывается вздох облегчения, а в голове неожиданно мелькает мысль о Да Винчи, нашем единственном общем друге.

Может, из-за того, что я на мгновение отвлекаюсь на воспоминание о зверьке, я не сразу понимаю то, что говорит Ева:

– Я беременна.

Как только до меня доходит смысл ее слов, меня будто парализует. Я вскрикиваю от неожиданности. Ева резко вздергивает голову и серьезно смотрит на меня, в ее глазах больше нет слез. Должно быть, она уже все их выплакала.

– И… – Я должен задать ей этот вопрос. Но не хочу. Но должен.

Но она, как это уже бывало не раз, читает мои мысли.

– Я… С тех пор, как я познакомилась с тобой, у нас с Альберто больше ничего не было, – говорит она. – Ему уже шесть недель, Луис.

Альберто. Я предпочел бы продолжить драку с ним, чем услышать эту новость. Я ощущаю себя разъяренным львом, который старается вырваться из наброшенной на него сети. Перед глазами возникает Чечилия… Вот она смеется, вот бежит, вот занимается любовью на берегу реки, вот делает аборт. Я перевожу дух и смотрю прямо в глаза Еве.

– Но… это как-то не входило в мои планы… – срывается у меня с языка.

И тут же я кляну себя последними словами. Какого черта я несу? Какое значение теперь имеют мои планы! Да и были ли они у меня? Единственный настоящий план, который имеет смысл, – это никогда больше не терять ее. Потому что я ее люблю.

И в этом я уже ни капли не сомневаюсь.

– Планы? – эхом повторяет она, нежно обнимая меня.

И в ту же секунду я сознаю, каким идиотом выгляжу.

– Почему ты мне не позвонила?

– Наверное, я ждала.

– Ждала чего?

– Что ты появишься сам. Знаешь, Луис, может быть, во многом, что ты тогда сказал мне, ты был прав. Но вместо того, чтобы попытаться изменить то, что было во мне не так, ты предпочел сбежать. И если бы ты не вернулся, я бы этого не поняла. Да, я ждала тебя. И я все еще жду тебя.

– Вот он я, здесь, – выговариваю я, все еще не до конца веря в это, захлестнутый бурей эмоций.

– Ты в этом уверен? – Опять эта ее небесная улыбка. – Ведь нам обоим предстоит сделать выбор, и я хочу, чтобы тот, который сделает каждый из нас, оказался одним и тем же.

– И… каков твой выбор?

Ее небесная улыбка преображается, наполняясь внутренним сиянием. Улыбка возрождения.

– Он прекрасен, Луис. Я даже не ожидала такого от себя. Но только сейчас я понимаю, как я его желала. Я знаю, он кажется банальным, но, может быть, потому, что он действительно такой… такой простой. И это чудесно.

На место страха приходит облегчение. От ее присутствия, от соприкосновения наших тел. Она в моих объятьях здесь и сейчас, и она моя.

И тут до меня доходит, что, кроме шока от известия о ее беременности, поражает меня в этой ситуации. Ева говорит о настоящем. В ее словах нет ни прошлого, ни будущего, никаких программ, никакого обмена, никаких условий, никаких заверений. Такое впечатление, что она в состоянии транса, который делает естественным ее пребывание здесь и сейчас. И это состояние равновесия человека, который не только не требует ничего взамен, а, напротив, готов отдавать все, что имеет, приводит в равновесие и меня тоже. Попавший в сети лев успокаивается под лаской хрупкой, но храброй и пренебрегающей опасностью женщины. Карта Сила.

На место страха приходит облегчение. От ее присутствия, от соприкосновения наших тел. Она в моих объятьях здесь и сейчас, и она моя.

– Ты не возражаешь, если мы пойдем куда-нибудь и все обсудим? – Я оглядываюсь по сторонам и добавляю смущенно: – Правда, я не купил билет, так что нам придется сматываться отсюда бегом. Ладно?

– Боже, как низко ты пал! – смеется она. – Хотя я ожидала чего-то похуже. Ладно, я согласна послушаться тебя, но только в этот раз. Договорились?

Я поднимаю рукой ее подбородок и вижу пляшущие в ее глазах золотистые соломинки.

– Э нет, не только в этот раз, – качаю я головой и это уже обещание: – А всякий раз, когда тебе это захочется.

Наши губы сливаются в долгом поцелуе. Я все крепче обнимаю ее податливое тело и ощущаю себя всесильным, вырвавшим ее из лап судьбы, намного более могущественной, чем я. Чем мы.

Я прижимаю ее спиной к стене, моля бога, чтобы не сработала сигнализация, и принимаюсь целовать с жадностью изнывающего от жажды путника, который после долгого блуждания по пустыне набрел наконец на источник. Мы теряем ощущение места и времени. Нам слишком не терпится снова обрести друг друга, слиться друг с другом. Нам, охмелевшим от самого сильного афродизиака. Любви.

– Эй, вы! Чем вы, черт побери, тут занимаетесь!

Громкий пронзительный голос служительницы приводит нас в чувство. Ева прячет лицо на моей груди, и мне легко представить себе румянец, который его заливает.

– Прекратите сейчас же! Вон отсюда! – кричит служительница.

– Мы можем уйти только одним способом, – напоминаю я Еве. – Ты готова?