* * *

Вечером сладкая нега уютной кровати взяла его в плен, но сон не шел. Вспомнилась семья, оставленная в Нижнем Бобруйске: его любимая Наташенька, умница сыночек да лапочка дочка. Неужели он больше никогда их не увидит? Неужто не доведется больше лицезреть любимую супругу, ловить взгляд ее изумрудных глаз, слушать ровный голос, ощущать дыхание и ласки нежных рук, чувствовать заботу и соучастие во всех делах и начинаниях? И он не станет свидетелем того, как вырос и возмужал его первенец, как распустится прекрасным цветком его дочурка? Сердце тоскливо защемило при мысли об этом.

В голову полезли мысли о делах житейских. Как они там без него поживают? Ему-то хорошо, живет и в ус не дует, о хлебе насущном голова не болит. А у Наташки забот полон рот: дети, школа, работа, огород, домашний зоопарк. Как со всем управиться одной? Скоро первое сентября, детей в школу надо собирать. Справляются ли на даче? Где захоронили его тленные останки?

Андрей в очередной раз задумался над тем, как так получилось, что он начал вторую жизнь в новом теле с прежним сознанием. Издревле люди верили, что душа не умирает вместе с телом, а находит себе пристанище в другой оболочке. Если следовать этому учению, то все равно все соглашались с тем, что в новом теле душа ничегошеньки не помнит о прежней жизни, поэтому такое переселение ничем не отличается от смерти и нового рождения. Теперь же у него новое тело и прежняя душа. По воле провидения договор аренды жизни продлили, но в другом помещении.

Наконец сон склонил его…

В понедельник Клаус направлялся в школу с большей охотой, чем когда-либо. Ну еще бы: ведь у него теперь появилось столько новых друзей. После позавчерашних «веселых стартов» он был уверен, что, как минимум, весь его класс сплотился и сдружился, иначе и быть не могло. По приходе в кабинет он сразу же подошел к Яну с ребятами и без обиняков протянул руку:

– Привет!

– Здорово, коль не шутишь! – ехидно ответствовал Ян, но руку все же пожал.

Пожали ему руку и Том с Куртом, но сделали это с явной неохотой, похихикивая и перемигиваясь, с любопытством разглядывая чудака-одноклассника.

От такого приема Клаусу стало немного не по себе, он смутился и решил не распространять свое радушие на остальных ребят.

– Эмма, я что-то не пойму, – решил он пожаловаться подруге, – в субботу мы так классно одной дружной командой провели время. Я решил, что теперь мне все товарищи навеки, а они как-то неадекватно реагируют на мои проявления дружбы. Что происходит?

– Да, такие соревнования сближают, безусловно. Наверняка это одна из их основных целей. Но сближают постепенно. Вообще, существует негласное правило, что на время соревнований школьники должны забыть все свои обиды и раздоры, каждого воспринимать как ближайшего друга. Но только в день соревнований.

– Это типа как прекращение всех войн на время Олимпийских игр?

– Да.

– А я-то уж обрадовался.

– И правильно сделал. После таких соревнований самое время обзаводиться новыми дружескими связями.

Но Андрею после холодного приема у Яна больше не хотелось никаких новых связей…

В классе фрау Кац оказалось десять шахматистов-любителей, желающих помериться силами с другими. Для определения лучшего было решено сыграть круговой турнир, то есть каждый должен был сыграть с каждым. Итого девять туров, которые разбили на девять дней, по три тура в неделю.

Был понедельник, второе сентября. После последнего урока шахматисты собрались в кабинете математики. Староста Ханна прикрепила на доске для объявлений листок с расписанием внутриклассного турнира и начала раскладывать наборы шахмат и часов на столы. Все присутствующие столпились у доски с турнирной сеткой, чтобы узнать оппонентов на первый день и кто каким цветом играет. В первом туре оппонентом Клауса был Курт, которому выпало ходить первым.

– Пошли, Клаус, сделаем это по-быстрому. Я тебе детский мат влеплю, долго хороводиться не буду. – Курт был в хорошем расположении духа, поскольку полагал, что ему достался легкий соперник.

«Не говори гоп, пока не перепрыгнешь», – подумал Андрей.

Они уселись за столик друг напротив друга и начали расставлять фигуры. Андрей специально перепутал местами коней и слонов.

– Ха-ха! Да ты даже расставлять правильно не умеешь. Офицеров надо ставить рядом с королем и ферзем, лошадок рядом с турами. Знаешь хоть, как фигуры ходят?

– Знаю, я учил. Всех главнее королева: ходит взад-вперед и вправо-влево вроде бы.

Но Курт не уловил сарказма в его голосе, да и творчество Владимира Семеновича ему было незнакомо.

– Ой, умора! Вроде бы! – передразнил он противника. – Давай я тебе фору дам.

И Курт убрал с доски одну из своих ладей.

– Верни на место! – строго сказала Ханна. – У нас тут серьезный турнир, никакой форы быть не должно.

– Хорошо, вернул, – сказал Курт, поставив ладью на место. – Клаус, я обещаю, что ее не сдвину с места и не буду ей ни ходить, ни рубить твои фигуры. Я и так раздавлю тебя, как черепашку.

– Хорошо, я это запомню. – Андрей не стал отказываться от подобной щедрости.

Ханна поставила на часах по пятнадцать минут каждому, и Андрей нажал кнопку, запустив обратный отсчет на счетчике оппонента. Игра началась.

Курт разыграл королевский гамбит, и Клаус принял жертву. Белые старались атаковать, но ставили фигуры не очень удачно, а если черные закрывались, то охотно шли на размен. В итоге атака белых захлебнулась, а основные фигуры были разменяны. Черные удержали лишнюю пешку, а если не учитывать ладью белых, которую Курт обещал не использовать, то у черных был решающий перевес.

Курт загрустил. Блицкриг не удался, и он все чаще посматривал на свою ладью, в отношении которой дал скоропалительное обещание. Дела его были плохи, время шло, и он все больше секунд тратил на каждый последующий ход. Наконец настал момент, когда он сделал ход этой ладьей и, обхватив голову руками, упер локти в стол. Курт не смотрел на противника, делая вид, что занят позицией на доске, но было видно, что лицо его покраснело от стыда. Позиция белых была ужасной даже с ладьей, поэтому лучшим решением было бы проиграть, не трогая запретную фигуру, а потом списать проигрыш на предоставленную фору. Так он хотя бы с честью выходил из ситуации. В итоге маячила и проигранная партия, и нарушенное обещание. Двойное поражение.

Курт в очередной раз задумался над ходом.

– Ханна, зафиксируй, пожалуйста, падение флага у соперника, – подозвал Клаус судью, которая подошла и остановила часы.

– Победа Клауса Вальтера, так и запишем в турнирную таблицу, – констатировала староста. – Пожмите друг другу руки.

Курт, не глядя на Клауса, вяло протянул ему руку, кисть которой повисла, как плеть.