— Раньше все на гнилой климат валили. На болота, на то, что город будто бы на костях возведен, а теперь, извольте радоваться, во всем геопатогенные зоны виноваты! — невесело ухмыльнулся Игорь Дмитриевич. — Может, и под воду он из-за них ушел?

— Может, и впрямь из-за них? — эхом повторила Эвелина.

— Некоторым образом да. Из-за них. Петербург стоит над «подземным перекрестком» — скрещением четырех систем глубинных разломов земной коры, на стыке двух мощных литосферных плит — Балтийского шита и Русской плиты. Примерно одна десятая территории города находится над разломами. Возможно, их хорошие волноводные свойства, благодаря которым до нас за тысячи километров доходят отголоски европейских землетрясений, спасали Питер до поры до времени от сильных толчков. Однако человеческая деятельность ведет к увеличению сейсмичности. Есть гипотеза, что полвека назад сейсмическое напряжение оказалось запертым, что и привело к погружению части города под воду. По расчетам специалистов из Международного института физики Земли, Петербургский район относится к семибалльной зоне активности, а это, знаешь ли. не шутка! К. тому же берега Финского залива продолжают движение. Северный поднимается, а южный опускается. Так что следует ожидать продолжения банкета…

— Около ста лет назад Рей Брэдбери писал: «Люди не должны забывать, что на земле им отведено очень небольшое место, что они живут в окружении природы, которая легко может взять обратно все, что дала человеку. Ей ничего не стоит смести нас с лица земли своим дыханием или затопить водами океана — просто чтобы еще раз напомнить человеку, что он не так всемогущ, как думает. Мой дед говорил: если мы не будем постоянно ощущать ее рядом с собой в ночи, мы позабудем, какой она может быть грозной и могущественной. И тогда в один прекрасный день она придет и поглотит нас», — процитировал Снегин поразивший его некогда отрывок из романа «451° по Фаренгейту».

— Удивительно, что у вас еще помнят этого сказочника, — сказала Эвелина и ни с того, ни с сего ляпнула: — Как странно, что все вы так здорово говорите по-английски!

— Cujus regio, ejus lingua, — тихо изрек Снегин и пояснил: — Чья страна, того и язык.

— Я читала, будто ваш город затонул потому, что русские военные испытывали тектоническую бомбу, — продолжала, не расслышав его, Эвелина. — Они создали такую бомбу, что, если рвануть ее в Мексиканском заливе, подземный толчок превратит Нью-Йорк в руины. И решили попробовать в ваших степях. Где-то на юге, — неопределенно махнула рукой в сторону окна молодая женщина. — Но, я думаю, это чушь, верно?

— Ну, полностью отрицать эту версию я бы не стал, — не согласился с Эвелиной Виталий Иванович, включая электрический чайник. — Доводилось мне слышать, будто перед затоплением Питера разрабатывался какой-то секретный проект по «глушению» геопатогенных зон, активность которых по непонятным причинам сильно повысилась. Создатели этого проекта полагали, что там, под землей, все связано в один узел и несколько небольших глубинных взрывов, произведенных в строго определенных местах, разбалансируют, а точнее, разрушат давящий на город купол инфернальной ауры…

— Одну минуточку, — пробормотал Снегин, выбираясь из-за стола.

Беседа с Решетниковым, безусловно, действовала на его гостью благотворно, и он был целиком и полностью согласен с Платоном, писавшим в незапамятные времена: «Самая большая ошибка врачей состоит в том, что они пытаются лечить тело человека, не пытаясь вылечить его душу; но душа и тело представляют собой единое целое, и их нельзя лечить порознь!» Однако, будучи сыном своего века, Игорь Дмитриевич все же склонен был больше заботиться о целостности тел — его собственном и Эвелины! — которые находились в опасности до тех пор, пока они не покинут Северную столицу России. Помочь же им в этом должны были жена и дочь Игоря Дмитриевича, до которых ему никак не удавалось дозвониться.

Между тем времени для претворения в жизнь задуманного оставалось все меньше и меньше.

4

Над Дамбой и фортами кружили чайки. Они перекликались пронзительными, скрипучими голосами, и, слушая их, Пархест вспомнил пословицу, гласящую, что крики и брань рождаются не во рту, а в пустой голове. И ведь находятся люди, способные восхищаться этими прожорливыми, злобными, бранчливыми тварями! Эвридика, например, часами могла наблюдать за их бестолковой суетой, не желая признавать, что мерзкие твари хотят только одного: жрачки, жрачки и еще раз жрачки!

Этих хищных птичек, любителей лакомиться чужими яйцами и птенцами, рыться в городских помойках, наравне с воронами и голубями, испокон веку воспевали поэты и рисовали художники. Но ради чего, спрашивается, они идеализировали чаек? Опять же ради жрачки! Это очевидно, а вот попробуй-ка втолковать сию прописную истину таким, как его жена!

Прекраснодушные идиоты видят только то, что хотят видеть, слышат лишь то, что хотят услышать, и, с одной стороны, это очень удобно. Бизнесмен в их глазах превращается в благородного рыцаря, карманник — в последователя Робина Гуда, а смердящий, как выгребная яма, мир — в цветник благоухающих роз. Слепцы-идеалисты предсказуемы, и потому ими легко манипулировать. Обычно от них не приходится ждать удара в спину, подвоха, измены, но уж коли накатит на такого сатори — пиши пропало! В моменты внезапного прозрения они создают массу проблем как себе, так и здравомыслящим, прочно стоящим ногами на земле людям. И летят тогда к черту любовно выношенные планы, рушатся карьеры, ломаются судьбы…

Задумавшись, мистер Пархест застыл у планшира «Голубого бриза», глядя на выступавшую над водой часть Дамбы и прилепившиеся к ней Южные форты, надстроенные и переоборудованные под грузовые причалы, возле которых застыло полсотни больших судов и, подобно водомеркам, сновало бесчисленное множество лодок, катеров и всевозможных аквамобилей. Подъехав сюда час назад, он проследил за тем, как с «Бриза» были переправлены на берег последние тонны груза, принял от Птицина заверенные по всей форме документы о полученных МЦИМом медикаментах и оборудовании и мог бы уже возвращаться в город, вот только делать ему там было нечего. До самолета оставалось четыре с половиной часа, личные вещи ждали его в камере хранения аэропорта, а на местные достопримечательности и диковины он насмотрелся на всю оставшуюся жизнь.

— Господин Птицин приглашает вас вместе отобедать. По случаю удачного завершения дел и вашего отъезда, — прочирикала над ухом Пархеста птицинская секретарша — миниатюрная жгучая брюнетка, наштукатуренная так, что хватило бы на ремонт небольшого коттеджа.

— Передайте господину Птицину, что я не хочу обедать. Пусть занимается своими делами и не беспокоится обо мне, — ответил Пархест и, видя, что так просто от привязчивой девицы не отделаться, добавил: — Дорогу в аэропорт я как-нибудь отыщу, а в компании в настоящий момент не нуждаюсь.

Крашеная захлопала глазами и на крыльях ресниц унеслась в сторону корабельной надстройки. Глядя ей вслед, Пархест подумал, что, когда обзаведется собственным офисом, непременно наймет крупную секретаршу. Такую же большую и могучую, как негритянка, обслуживавшая его этой ночью в «Хилтоне». Он улыбнулся, вспоминая, с какой тяжеловесной грацией ворочалась черно-лиловая бегемотиха на розовом атласе простыней, как натужно кряхтела, выполняя капризы щедрого клиента. Любая любовь — или суррогат ее, это не принципиально — стоит денег, но, когда платишь наличными и передаешь их из рук в руки, она обходится дешевле и приносит больше удовольствия, чем неприятных сюрпризов. Особенно если это большая любовь, а не замухрышка, которую и в постели-то не сразу найдешь.