Бродячий кот поднялся на террасу и замяукал, словно обращаясь к Лили.

– Это ваш кот? – спросил я.

– Вообще – то нет, – ответила она, вставая. – Его зовут Мог, но он живет на улице. Приходит, когда проголодается. Я дам ему поесть. Вам что-нибудь принести?

– Нет, спасибо, – ответил я. Пока ее не было, я шикнул на Мога, но он остался на месте. У него были глаза разного цвета, а может, один глаз поврежден. Лили вернулась с кошачьим кормом и поставила миску с ним на краю террасы. Мог пригнулся к миске и принялся за еду.

Мне хотелось посидеть здесь еще, но все вопросы я уже задал. Хотя я до сих пор не верил, что Лили сказала мне всю правду, но ее ответы казались достаточно разумными.

– Ваш отец, – начал я. – Как он?

– Он… он все так же. Думаю, он правильно сделал, что покинул Англию. Ему сильно досталось от прессы.

– Он еще пишет?

– Сказал, что есть мысли для последней книги, но я не уверена. Может, его вдохновит возвращение домой, к моей матери.

– Я думал, ваши родители разведены.

– Так и есть. Слава Богу. Это просто сделка. Да, странно, понимаю. Но маме нужны деньги, а папа поможет ей, пока живет у нее дома. Кроме того, папа не выносит одиночества. Не знаю, что из этого получится, но так они оба решат свои проблемы. Если не сработает, отец переедет ко мне.

Мне хотелось расспросить ее об отце, отчасти потому, что он действительно интересовал меня, но в основном потому, чтобы дольше оставаться там, на террасе Лили Кинтнер. Не сводить с нее глаз. В лучах заходящего солнца ее рыжие волосы казались огненными. Она скрестила руки на животе, свитер туго облегал ее высокую грудь и бледные очертания розового бюстгальтера под тонким белым кашемиром. Я лихорадочно думал, как продлить там свое пребывание. Можно задать еще вопросы об ее отце, об увлечении Нэнси Дрю, о работе в Винслоу, но я знал, что это лишнее. Меня же не в гости пригласили. Я встал, Лили тоже поднялась. Мог покончил с ужином, подошел к Лили и стал тереться об ее щиколотку, затем убежал тем же путем, каким появился.

– Кстати, – произнес я, вспомнив последний вопрос, который намеревался задать. – В прошлый раз вы сказали, что познакомились с Мирандой в колледже.

– Да, в колледже Матер, Нью-Честер, Коннектикут.

– И что вы не очень-то ладили, потому что она увела у вас парня?

– Надо же, вы помните. Что ж, мы встречались с одним и тем же парнем. Сначала Миранда, затем я, а потом он вернулся к ней. Было нелегко, но с тех пор прошло много лет.

– Значит, когда вы встретились с Тедом и поняли, что он женат на Миранде и что он несчастлив, вам не пришло в голову, что это блестящая возможность отомстить ей?

– Конечно, пришло. Мне нравился Тед и не нравилась Миранда, но у нас с Тедом были другие отношения. Мы не были влюблены друг в друга. Просто ему хотелось с кем-то поговорить.

Лили проводила меня через дом во двор, к моей машине. Она протянула мне руку, и я пожал ее – сухую, теплую ладонь. Прежде чем выпустить мою руку, кончики ее пальцев нежно скользнули по моей руке, и я задумался, намеренно ли она это сделала или я нафантазировал то, чего не было. Ее лицо оставалось непроницаемым.

Прежде чем сесть в машину, я обернулся и спросил:

– Как звали вашего парня?

– Простите? – спросила она.

– Того парня из колледжа, с которым вы обе встречались?

– Ах его, – сказала она и чуть заметно покраснела. Она замешкалась, затем сказала:

– Эрик Вошберн, но он… он умер.

– Правда? – сказал я. – Как это произошло?

– Сразу после колледжа. Он погиб от анафилактического шока. У него была аллергия на орехи.

– Ясно, – сказал я, не зная, что добавить. – Очень жаль.

– Ничего, – произнесла она. – Это было давно.

Я уехал. По дороге обратно в Бостон гряда облаков нависла надо мной, заслонив солнце. Вечер только начался, но казалось, что скоро стемнеет. Я обдумывал разговор с Лили. Я верил почти всему, что она сказала, но все же оставалось такое чувство, что меня обманули. Я знал, что кое-чего она не договаривает, как и в прошлый раз. Но почему? И почему Лили запнулась, когда я спросил имя ее парня из колледжа? Как будто не хотела говорить. Она сказала, что это давняя история, но это не совсем так. Ей около тридцати. Эрик Вошберн. Я произнес имя вслух, чтобы запомнить.

Через неделю после второй встречи с детективом Кимбеллом я приехала в Конкорд. Каждый вечер по местным новостям я следила за расследованием убийства Северсонов, хотя никаких подвижек в деле не было. И я знала, что не будет. Брэда Даггета не нашли. Мне было приятно осознавать, что я единственный человек на свете, который знает, где Брэд – и что ему уже никогда не пить коктейль с ромом на Карибах. Он потихоньку гниет на заброшенном лугу. Я знала это, как и птицы и звери, которые сновали мимо него. Они чуяли его запах и, возможно, думали, что сдох какой-нибудь крупный зверь, но затем возвращались к своим делам.

Было первое воскресенье после перевода часов на зимнее время. Утро выдалось прохладным, на рассвете за окном ревел ветер со снегом, но к полудню он стих, низкое, тревожное небо заволокли белые, как мел, облака. Я ехала проселочной дорогой, не спеша, слушала классику по радио. В Конкорд я приехала ближе к вечеру и припарковалась на Мейн-стрит. На тротуарах толпился народ: люди стояли в очереди у популярных ресторанов и кафе; женщина средних лет в спортивном костюме вышла из ювелирного магазина. Не спеша, я прогулялась до Монюмент-Сквеа, перейдя широкий перекресток, ведущий к кладбищу «Олд-Хилл». Я протиснулась между надгробьями и по крутой тропинке стала подниматься на вершину холма. На кладбище было безлюдно.

Я прошла мимо скамьи, где сидела с Тедом Северсоном последний раз, когда мы виделись, всего месяц назад, и взглянула на крыши города. С прошлого раза деревья на холме сбросили все листья до единого, и видно было все – до того места, где я припарковалась. Я постояла немного в своей ярко-зеленой куртке, наслаждаясь одиночеством и леденящим ветром Новой Англии; словно сам Господь Бог, я смотрела на суетящихся внизу людей, спешащих по своим делам в этот воскресный день, который продлится на час дольше. Я взглянула на место, где мы с Тедом целовались, и постаралась вспомнить свои ощущения. Его удивительно нежные губы, большие сильные руки, скользнувшие по моему свитеру. Минут через пять я перевела взгляд на гребень холма с его редкими рядами каменных могил. Ветер подхватил мертвые листья и соорудил из них кучи за несколькими надгробьями. Я медленно спустилась по дорожке, мощеной каменными плитами, выбрала наугад могилу, притаившуюся под покосившимся обнаженным деревом, и опустилась на колени перед ней. На надгробье значилось имя – Элизабет Минот, умерла в 1790 году в возрасте 45 лет. Она «приняла медленную, мучительную смерть со смирением и радостью». На верхушке надгробия был изображен череп с крыльями и словами «Помни о смерти». Я склонилась, рассматривая надгробие и представляя, какой была короткая, тяжелая жизнь Элизабет Минот. Хотя какая теперь разница. Она умерла, как и все, кто ее знал. Может, муж задушил ее подушкой, чтобы положить конец ее мучениям. Или своим. Но его тоже давно нет. Их дети умерли, и внуки умерли. Мой отец говорил: каждые сто лет обновляется все население планеты. Не знаю, почему он так говорил и какой смысл вкладывал в эти слова, – думаю, примерно такой же, как «Помни о смерти» – но я знала, что они означают для меня.