Мисси рассмеялась.

— Речь о том, что его легко раздобыть. Тот парень купил телефон в большом магазине на Маркет-стрит. Конец нити, — сказал Бодич и поскреб кассетой отросшую за сутки щетину.

Звук был такой, будто собака лапой скребется по проволочной сетке.

— Стало быть, все, что у вас осталось, — заключил Дэйв, — это фотоальбом.

— Именно.

— Ну, — поторопила Мисси, — что же в нем было?

— Тот, кто сжег дом и убил Меланофски — я упоминал, что его убили?..

— Нет, — заверил я, — вы сказали, что его пытали, застрелили и сожгли дотла.

Бодич кивнул.

— Кто-то застрелил его выстрелом в лицо. И они порядочно помучили его, прежде чем убить. У него были тупые травмы обоих коленей и одного локтя, три сломанных ребра и внутреннее кровоизлияние — очень болезненное. Но тот, кто его убил, упустил фотоальбом. Может, они не знали, что он там, может, не считали важным, возможно, даже не искали его.

— Того парня не выпотрошили? — полюбопытствовал я.

— Нет, — ответил Бодич.

— Слава богу, — сказала Мисси.

— Тогда, черт побери, что такого интересного в этом фотоальбоме?

Бодич снова встряхнул чемоданчик.

— Все фотографии восемь на десять, цветные. Все делались со штатива. Тщательно выбрана пленка, объектив, освещение, фокусировка и выдержка. Все немного меньше, возможно, на восемьдесят процентов, чем снимаемый предмет. Каждый снимок воспроизводит одну страницу. Все снимки вместе целиком воспроизводят «Сиракузский кодекс».

Все заговорили разом:

— Но он же пропал в 1830 году!

— Даже сержант Мэйсл никогда его не видела!

Я напряг свои оттаивающие мозги.

— Кажется, в 1830-м еще даже не изобрели фотографию? Не говоря уж о цветной съемке?

— Ага, — сказал Бодич. — Мы вручим тебе кольцо дешифратора и маленький значок, Дэнни.

— Кха-кха-кха…

Мисси так разволновалась, что неожиданно утратила способность к связной речи.

— Это же значит… значит…

— Это значит, о фотографиях можно забыть, — заключил я. — Среди нас ходит живой оригинал. Так где же он?

Бодич ткнул в мою сторону пальцем:

— Дэнни всегда найдет подходящий вопрос.

— Это потому, что он никогда не знает ответов, — опомнилась Мисси. — Репродукции этого «Кодекса» должны быть в книгах, верно? Даже если книги не переиздавались. В библиотеках? В музеях?

Бодич покачал головой.

— Кестрел прав. Похищение 1830 года предшествовало изобретению фотографии, хотя и ненамного. Однако Национальная библиотека изготовила нечто, называвшееся электрографией, с восковой печати на задней обложке «Кодекса», до похищения. Так что фотография той же печати в какой-то степени подтверждает подлинность.

— Вы хотите сказать, — заключила Мисси, что законных фоторепродукций не существует?

— Совершенно верно.

— А сам фотоальбом ценный? — спросил я.

— Если это уникальный экземпляр — возможно. Но неизвестно, уникален ли он.

— В любом случае, фотоальбом — не великий улов, — вмешалась Мисси.

Бодич кивнул.

— Фотографии сделаны с оригинала «Кодекса». Они высокого качества и свежие.

— Можно определить их возраст? — заинтересовался Дэйв.

— Ну да, — кивнул Бодич.

— Тогда этот фотоальбом — нечто вроде… — Мисси задумалась. — Как это называют торговцы недвижимостью?

— Проспект, — подсказал Бодич.

— Проспект, — согласилась Мисси.

— По-видимому, так.

— Стало быть, этот Меланофски был продавцом? Работал за комиссионные? — прикинул Дэйв.

— Продавцом, — пожал плечами Бодич, — или покупателем.

— Повторите, когда украли «Кодекс»? — попросил я.

— В 1830-м.

— И с тех пор никто не видел ни его, ни остального похищенного?

— Я этого не говорил. Некоторые изделия были обнаружены за прошедшее время в самых отдаленных уголках света. С другой стороны, имелся медальон, с которого тоже сделали электрографию. Этот золотой диск, изображающий триумф Юстиниана над вандалами, так нигде и не всплыл. Официально не появлялся и «Кодекс». Однако неофициально его видели… — он сверился со своими записями, — в Гонконге, Монте-Карло, Базеле… — Он поднял глаза. — Откуда мы приходим к Ираку.

— Он стремится вернуться домой, в Византию, — мечтательно проговорила Мисси.

— Сержант Мэйсл начинает свой трактат с объяснения, каким образом «Сиракузский кодекс» оказался государственной собственностью Ирака. Она набрасывает историю его нелегальных странствий, пока он не оказывается в Багдаде, вскоре после убийства Фейсала Второго в 1958 году. — Бодич потер переносицу. — Пойдем сразу дальше. Кому-нибудь известно, чем грозит иракский закон похитителям национального достояния?

— Надают по рукам? — предположил Дэйв.

— По обеим рукам, и острым лезвием. Затем приговоренный вор с ампутированными руками целый день бродит по улицам Багдада — целый день в течение месяца, а кисти рук висят у него на шее как ожерелье.

— Почти неподражаемо, — выговорила Мисси.

— Агх…

— В исключительных случаях острым лезвием достается по шее.

— Но, — перебил я, — это, должно быть, всего лишь увеличивает ценность вывезенных контрабандой изделий?

— Тонкое замечание, — кивнул Бодич.

— И сколько же может стоить «Кодекс»?

Бодич выудил сигарету из кармана куртки.

— До нас доходила цифра десять миллионов зеленых.

— Недурная пенсия для старичка, живущего на причале, — заметил Дэйв.

— Ирак существует довольно давно, — стал вспоминать я. — Когда-то назывался Месопотамией. Там были сады Эдема — нет?

— Так говорит нам добрая книга.

— У них должно хватать своих еще нераскопанных артефактов.

— Верно. Если они когда-нибудь разберутся со своей политикой, при узкоколейных железных дорогах и хорошей администрации, морских вокзалах для круизных лайнеров, магазинах с кондиционерами и прочем, они станут самой горячей приманкой для туристов на Среднем Востоке.

— К восторгу коммерсантов, — вставил Дэйв.

— Я к тому, что они сидят на антиквариате и археологии, каких мир не видел с тех пор, как Наполеон заново открыл Египет.

— Смотрите-ка, — Дэйв поскреб щетину, — почему это мне приходит в голову война в Заливе?