— По ученым обществам больше. В десяти ученых обществах состою. Все ищу!

— С кем бы выпить?

— Оно самое! Кончится это заседание — подойдешь бочком к кому-нибудь из ученых: «Меня, мол, в вашем докладе вот эта мысль об эволюции несколько поразила. Не проедемся ли к «Яру», на вольном воздухе об эволюции поговорить?»

— Ну, и что же!

— Поехал — держи карман шире! Посмотрит дико, да и все. Одному, вишь, ученое сочинение писать надо, другой завтра к лекции готовится. Скучный ученый народ пошел. Скучное время приспело. Образование мне дадено, стряпчий и пономарь меня уж не удовлетворяют как собеседники, а профессора, чтоб выпить, нет! Пить, конечно, пью, но только без удовольствия!

Мы помолчали.

— Ну, а жена как?

— Жена в «Стрельну» поехала.

— Неужели взаправду урок брать?

— И это Акулька, подлая, выболтала! Ну, подожди, языкатый черт, познакомится она у меня с энциклопедией!.. Чего ж ты удивляешься? Ну, урок брать! У кого ж и урок брать пляски по-цыгански, как не у цыган? Кажется, логично?! И ежели б ты видел, как жена пляшет! Отдай все, да мало! Кажись, не будь она мне жена, целые бы дни сидел и смотрел! Прямо — не жена, а Пашка Оглашенная! Плечами как дрыгает! Страсть.

— Да для чего же это, собственно?

— Для бала. Теперь это в большой моде. Бал, а молодые купцы и купчихи цыган изображают. Потому настоящие-то цыгане надоели. Что это?! Так! Природа! А ежели первой гильдии купчиха под цыганку работает, это уж искусство! Да ты не улыбайся! Не кто-нибудь это выдумал! Такие, брат, фирмы пляшут, ой-ой-ой…

— Да зачем это?

— Для искусства. Ну, опять же, последовательность этого требует.

— Что?

— Последовательность. Во всем должна быть последовательность. Столько лет купцы на цыган смотрели. Что из этого, спрашивается, вышло? А вот наше, мол, смотрите, — что! Купцы великолепно переняли, как цыгане пляшут, и теперь сами своими силами без цыган обойтись могут! Прежде говорили: «Купец без цыган немыслим!» А теперь на-тко, выкуси! Сами почище цыган пляшем! Ну, и цыганам острастка, — видят, что и купчихи не хуже их поют и пляшут, — конкуренция! Меньше за пение драть будут. И коммерческий расчет тут есть. А главное — самолюбие, честь сословия!

— Ну, честь сословия-то при чем же?

— А как же?! Вот, мол, как мы! Что за способности в нас таятся. Что хочешь — сейчас превзойдем! Хоть по-цыгански плясать! На что все говорят: «Уж так, как цыгане, никому не сплясать!» Ан нет! Захочет купец, — лучше спляшет. Ко всему способности! А это важно!

— Отлично! Ну, а ты сам не того… не пляшешь?..

— Я-то? Нет! Так, в домах, у знакомых, пляшу, а чтоб публично на балах, — мне нельзя: я член десяти ученых обществ! Жене, конечно, не препятствую: эмансипация.

— А маменька как на всю эту эмансипацию смотрит?

— Маменька — что! Маменька плюются. Сидят у себя в антресолях и плюются. Старых понятий человек! В прошлый мясоед в газете прочла, как мою жену за цыганскую пляску разбирали во всех подробностях, — сложение и как плечами дрыгает, так с ней чуть удар не сделался. А мы это! Газетой, пуще чем аттестатом, гордимся, потому в ней мою жену весьма похвалили: и за сложение, и за то, как плечами дрыгает. «Настоящая, мол, цыганка». Это-то маменьку пуще всего в исступление и привело. «Как они смеют, — кричит, — первую гильдию в газетах трогать? Пусть бы вторую цыганили!» Потому маменька дуры-с!

— А ну, а как эта «маменька — дуры-с» возьмет да тебя за все эти «художества» наследства и лишит?

Петр Титыч усмехнулся.

— Никак этого не может быть! Завещанье вот оно, в несгораемом шкапу. Все мне!

— А другое составит?

— Невозможно. Я маменьку в попечении держу. Раз навсегда приживалкам наказано без моего ведома ни к маменьке никого, ни маменьке никуда. А то у меня — расправа короткая: словарем Ларусса по башке! И кончено. Меня из-за моей библиотеки все в доме страх как боятся!

III

Просветители

Федула Прохоровича Пахомова я застал за делами. Он беседовал с управляющим, однако, когда ему доложили, пришел немедленно.

— Милости прошу к нашему шалашу! Пожалте! Сигарочку не прикажете ли?

— Да я не помешал вам?

— Помилуйте, какая помеха! Там управляющий с фабрики приехал. Отчет сдает. Дело не секретное! Нам чего хорониться: на всю Русь дело делаем! Ежели дозволите, я при вас его и допрошу, чтоб малого-то не томить!

— Пожалуйста, не стесняйтесь.

— Живо покончим! Ну, Панкрат Данилов, докладывай, как дела!

Панкрат Данилов, степенный, но, видимо, «себе на уме» мужик, из ярославцев, по обычаю всех управляющих в таких случаях, переступил с ноги на ногу, кашлянул и ответил не без мрачности:

— Дела что! Ничего дела! Дела — слава богу!

— Фабрики что?

— Фабрики ничего: и ткацкая, и бумагопрядильная. Все обстоит как следовает. Рабочие вот…

Федул Прохорович беспокойно заерзал на стуле.

— Что рабочие?

— На господина Шекспира обижаются.

— Что ж им «господин» Шекспир сделал?

— Да Шекспир-то ничего, он, может, был господин даже хороший… Только вот сочинения его… непереносимо-с!

— То есть как же это «непереносимо»? Как «непереносимо»?

— Да вы, Федул Прохорыч, не извольте гневаться. А только это правду надо сказать, что сочинениями Шекспира весьма рабочие обижены! Помилте, рабочий человек, он устанет, сами изволите знать — работа у нас на фабрике почитай что каторжная!

— Но… но!.. Уж и каторжная!

— Так точно-с, Федул Прохорыч! Человек рабочий намается, ему бы только до печи добраться, а его вдруг господина Шекспира сочинения смотреть гонят. Очень господином Шекспиром рабочие обижены! Спать не дает!

— «Спать»! — передразнил Федул Прохорыч. — «Спать»! Веками дрыхните, черти! Вам бы все спать, а о просвещении не подумаете. Много он умного во сне увидит, рабочий-то твой! А тут все-таки Шекспир, сам Шекспир!!!

— Так точно-с. Но только два ткацких мастера, хороших мастера, через этого самого Шекспира на Алтынникову фабрику ушли. «Потому, — говорят, — там никакого Шекспира нет, и народ им не неволят: сменился, и спи сколько влезет».

Федул Прохорович даже плюнул от негодования.

— Да ведь Алтынников-то твой дрянь, мракобес, представитель темного царства, — тип, вымерший тип!

— Зачем же?! Они и теперь живут!

— «Живут»! Без тебя знаю, что «живут». Но как тип они вымерли! Да что мне с тобой о литературных делах разговаривать, ежели ты Алтынниковым восхищаешься?! По-литературному если тебя назвать, так ты ретроград. А не по-литературному ежели, так просто дурак!

— Как хотите ругайтесь. Федул Прохорыч. Вам виднее! Дело хозяйское!

— Алтынников твой только о пользе думает, а я как