– Как только дождемся передышки, сразу выскакиваем, – проговорил я и подозвал сержанта с пробитой рукой: – Давай перевяжу.

Сняв с него телогрейку и гимнастерку, вместе с Петром Кузовлевым наложили жгут повыше локтя, перевязали рваную сквозную рану. Обессилевший сержант тяжело дышал, лицо побледнело.

– В санчасть бы его, – сказал Кузовлев. – Но отсюда только одна дорога – вперед.

Минометный огонь стал стихать, а в капонир спрыгнул командир отделения Никита Рогожин. Козырнув лейтенанту, доложил:

– Прижали нас, но потихоньку пробились. Со мной семнадцать человек, остальные погибли или ранены. Отсюда уже можно наступать.

– Гладков, возьми у раненого автомат, – меняя тон, проговорил Трегуб. – Через пару минут продолжаем атаку. Хоть перебежками, хоть ползком, но через час мы должны взять немецкие траншеи. Это – приказ капитана Олейникова.

Сержант Рогожин был вооружен винтовкой, но Трегуб из каких-то своих соображений приказал раненому передать автомат мне, а не штатному командиру отделения. Этим он, наверное, подчеркивал, что считает меня одним из наиболее опытных командиров и ждет активных действий. Сам лейтенант по укоренившейся привычке вперед не полезет.

Штрафники ценой больших потерь (кто будет считать убитых?) преодолели самую трудную часть высоты. Это был бег навстречу пулеметному огню, люди прокладывали путь собственными телами, вряд ли застрелив хоть одного немца.

Теперь предстоял бой. Здесь тоже будут немалые потери, но это уже не тупая лобовая атака, а схватка с врагом, где многое решает опыт и умение сражаться.

– Начинаем, ребята, – проверив автомат, я поднялся и выглянул наружу. – Тимофей, не отставай.

Так звали вора в законе Самарая. Тимофей Иванович. Простое имя и далеко не простая натура уголовника, отсидевшего в тюрьмах и лагерях лет пятнадцать. Я не слишком доверял ему, но нам предстояло идти в бой вместе.

Снег продолжал идти, и это было нам на руку. Моя группа, три десятка человек, перебежками двигались вдоль низины. Нас прикрывали Валентин Дейнека и Никита Рогожин со своими людьми. Жидковатое было это прикрытие: короткими очередями били «Дегтярев» и несколько автоматов, хлопали винтовочные выстрелы.

Нам предстояло одолеть полста метров. Летом и осенью сорок второго года здесь шли ожесточенные бои. Я наметил для своей группы очередной рубеж – несколько окопов-ячеек и разрушенный дом.

Низину обстреливали, но она все же укрывала от пуль. Мы остановились перед очередным броском, давая возможность догнать нас группе Аркадия Раскина. Теперь была их очередь двигаться впереди. Валентин Дейнека со своими людьми наступал с фланга, слева от нас. Низина в этом месте сужалась, превращаясь в неглубокий овраг, и круто поворачивала. Бежать можно было только по левому склону, правый – простреливался.

Я на несколько минут придержал бойцов, внимательно изучая дальнейший путь. Чутье подсказывало, что наступать придется именно по правому склону, хоть он и находился под обстрелом. С этого крутого склона ветром выдуло снег, навалив сугробы на дне и левом, защищенном от пуль склоне. Но в снегу немцы наверняка понаставили мин. Я объяснил ситуацию Раскину и Самараю.

– Я не разбираюсь в минах, – выдавил после короткого молчания Аркадий Раскин.

Меня охватила злость. Эта перебежка по низине обошлась моей группе недешево. Один боец погиб, двое были тяжело ранены. У бывшего замполита потерь пока не было. Он что, и дальше намерен плестись за нашими спинами?

– Я тоже не сапер, – с трудом сдерживаясь, ответил я. – Такой же штрафник, как и ты. Ты пробежишь со своей группой полста метров, мы вас прикроем огнем, а затем присоединимся к вам.

Раскин продолжал молчать. Самарай и еще несколько уголовников курили, ожидая, чем кончится разговор.

– Еще как побежишь, – вдруг вмешался Федор Ютов. – Очень жить хочешь? И мы все хотим.

Неподалеку рванула легкая мина-«полусотка». Затем еще штук пять подряд. Эти небольшие мины весом девятьсот граммов были опасны на малом расстоянии. Но если фрицы нащупают сбившиеся вместе группы, то обрушат на нас такой огонь, что нам не поздоровится.

– Вперед, – показал я направление и крикнул, заставив вскочить бывшего замполита: – Бегом!

Они побежали. Рядом с Аркадием Раскиным маячил долговязый уголовник Самарай. Но потерянное время сыграло свою роль. Упал один, другой штрафник, двое бросились на дно оврага, спасаясь от пулеметных очередей. Раздался глухой взрыв противопехотной мины, боец ворочался и звал на помощь, у него была оторвана ступня.

Группа замерла, вжимаясь в обледенелый склон оврага. Покатился вниз еще один боец, угодивший под пулеметную очередь. Замполит растерялся. Внизу взорвались сразу две «противопехотки», а наверху звенели, набирая высоту, 50-миллиметровые мины.

– Чего они медлят, мля! – с руганью вскочил Федор Ютов и побежал по склону оврага.

Я поднял остальных бойцов. Люди бежали неохотно, кто-то явно медлил. Отставших подталкивал сержант Никита Рогожин. По оврагу уже двигалась целая толпа. То в одном, то в другом месте падал убитый или раненый.

– Быстрее! – торопил я бойцов.

Пули били о ледяной склон, но спускаться на дно оврага уже никто не рисковал. Мины, закопанные в снегу, и двое искалеченных, истекавших кровью бойцов казались страшнее пулеметных очередей. Мы выскочили наружу, оставив в этом проклятом месте не меньше десятка погибших и тяжелораненых.

Люди бросались в старые окопы, воронки, кто-то прятался за разрушенным домом. Немцы пытались нас опередить. Навстречу бежало отделение во главе с унтер-офицером. Пулеметчики вели огонь на ходу из скорострельного «машингевера» МГ-42 и легкого чешского пулемета «зброевка».

Огонь в упор, с расстояния полусотни шагов, стал бы для нас губительным, промедли мы еще хотя бы минуту. Но большинство бойцов уже залегли и стреляли в ответ. Из числа тех, кто промедлил, упали, срезанные пулями, пять-шесть человек. Однако эти потери уже ничего не решали.

Обозленные штрафники, преодолевшие под пулеметным огнем открытое поле и простреливаемый насквозь овраг, напичканный минами, наконец столкнулись лицом к лицу с врагом. Винтовочные и автоматные пули выбивали немецкое отделение, а когда унтер-офицер дал команду залечь, в их сторону полетели гранаты.

Ближе всех ко мне оказался расчет пулемета «зброевка» с магазином наверху. Немец в грязно-белой маскировочной куртке и массивной каске повернул ствол чешского пулемета в мою сторону. Я нажимал на спуск, но никак не мог попасть в него – наверное, не пришел в себя после быстрого бега.

У пулеметчика опустел магазин. Второй номер, выщелкнув его, мгновенно вставил новый. Спасибо за передышку, сволочи! Скорострельность ППШ – шестнадцать пуль в секунду. Я выпустил остаток диска двумя очередями. Пулеметчики еще шевелились, но в них стреляли из винтовок Петр Кузовлев и Зиновий Оськин, лихорадочно передергивая затворы.