– Если Ломелю нужны эти чужаки, пусть берет их живыми. Если хочет отрезать только головы, то его мозги размажутся по стене…

Унгар медленно повернулся в сторону Ломеля, ожидая его реакции, но тот молчал, поскольку еще трое перебинтованных раненых с автоматами находились тут же и, не мигая, смотрели на заезжего начальника.

– Вы понимаете, что нарушаете свои торжественные обещания? – издалека начал Ломель.

– Нет никаких обещаний, – возразил ему Цудус. – Унгар сказал, что мы не с вами, значит, больше никаких обещаний. А этот чужак не дал нам умереть, благодаря ему мы еще едим козлятину, а не кормим в озере пиявок. Так что, Ломель, бери их целыми – с головами и ногами, если не хочешь увидеть собственные ноги, прежде чем умрешь.

Ломель перевел дух. Светивший ему позор не состоялся, и теперь он мог спокойно выполнить требования этих… даже неизвестно кого, ведь они уже были на другой стороне.

Услышать такое от живых и не попытаться убить их – было бы трусостью, но оскорбление от перебинтованных позором не считалось. Мало ли что они в бреду мелют?

– Ладно, грузите их целиком, пусть Пепе решает, как с ними быть.

И тотчас другие солдаты Унгара стали поднимать бесчувственных чужаков с пола.

– Несите их за мной, – сказал Ломель. – Кажется, в машине найдется место для нескольких мерзавцев.

Дорога была никакой, то есть не было никакой дороги. Бертуччеры постоянно устраивали засады, и Люмелю всякий раз приходилось прокладывать новую тропу, а стало быть, вовсе обходиться без дорог.

Вездеходный пикап подпрыгивал на болотных кочках, перекатывался через поваленные деревня и булыжники. Скрипели сиденья, грохотала подвеска, а в коротком кузове, словно кегли, перекатывались связанные пленники.

«Пусть Пепе решает», – в который раз подумал Ломель, однако осадочек от беседы с ранеными бойцами остался. Они ведь его почти что мордой в грязь ткнули, а с другой стороны, они уже не здесь, чего тогда с них спрашивать?

Но осадочек остался. Остался осадочек.

Джеку в грузовике было плохо. Он еще не осознавал, что происходит, но удары о борт давали о себе знать, лицо было разбито, в горле першило, а на зубах скрипел песок. Что с ними произошло, их бот сбили? Они сорвались в пропасть, и теперь их несет по крутому склону?

Очень хотелось пить – очень! Жажда накатывала на Джека приступами, заставляя его облизывать спекшиеся губы шершавым языком. Время от времени ему мерещились миллионы насекомых, которые обрушивались на него, словно ураган, и начинали пожирать заживо. В другой раз он погрузился в кипящую лаву, но быстро очнулся и увидел солнце.

«Где же мы? Что с нами случилось?»

В какой-то момент он в очередной раз пришел в себя и увидел рядом Веллингтона.

– На, попей, – сказал тот и сумел влить пленнику в рот немного воды, несмотря на болтанку.

– О-о-о… – вырвалось у Джека, когда прохладная влага скользнула по пищеводу.

– Ожил? – улыбнулся Веллингтон и, перепрыгнув через Джека, стал отпаивать Хирша и Шойбле.

Теперь Джек все осознавал лучше – он видел небо, солнце, какие-то облака, а еще дощатую стенку кузова, о которую его то и дело прикладывало.

– Ну, все, я пошел… – сказал на прощание Веллингтон и вывалился через борт.

– Джек! – почти тотчас позвал Хирш и приподнялся, насколько это было возможно, поскольку руки у всех были связаны за спиной.

– Я здесь, Тедди.

– Джек, он сказал, что мы хватили местного планктона!

– Планктон – это морепродукты…

– Воздушного планктона, Джек. У нас воспаление легких – местная разновидность. Называется – хунгаро.

– О, как это важно сейчас, – съязвил очнувшийся Шойбле. – Вот если бы пожрать…

– Заткнись! – оборвал его Хирш, а затем сильный удар колеса о валун заставил заткнуться всех троих.

Грузовик остановился, хлопнула дверца, и мимо прочавкали чьи-то шаги – должно быть, местность была болотистая.

– Не, все в порядке! – крикнул кто-то, осмотрев состояние подвески. – Это по защите грохнуло, а рессоры уцелели!..

– Глянь на эту падаль в кузове!..

– Понял.

Трое пленников прикрыли глаза и затаили дыхание, пока вскочивший на колесо исследователь определял их состояние.

– Вроде живы, командир, морды розовые!..

– Ну тогда поехали, тут уже немного осталось.

Солдат вернулся в кабину, машина тронулась, и трое пленников получили возможность продолжить разговор.

– Кто это тебе сказал, Тедди, про хунгаро?

– Веллингтон.

– Значит, мне не показалось, он уцелел?

– Не показалось.

– Он принес нам воды, а еды не оставил, – гнул свое Шойбле.

– Ты же недавно нажрался вонючей козлятины, а потом еще съел паек!

– Я съел два пайка…

– Ну и чего ты еще хочешь?

– Это болезнь, Тедди, это она на меня так повлияла. Как ты сказал – воздушный планктон?

– Петер, у тебя этот планктон давно завелся! Ты жрешь, как… – Договорить Хирш не успел, их снова подбросило на какой-то кочке, однако больше никто не вышел проверить их состояние, и они благополучно промучились еще четверть часа, прежде чем машина остановилась возле высокого деревянного забора.

– Кто такие? – спросил часовой.

Джек не видел спросившего, но легко представил раскормленную физиономию, обвисшие щеки, автомат на плече и… желтые сандалии. Почему желтые? Этого Джек объяснить не мог, но он видел именно желтые сандалии поверх босых ног.

– Ты чего, урод, глаза зеленкой залил?! – поинтересовался некто властным голосом с ноткой угрозы.

– А, сержант Ломель… Почему без предупреждения? У вас что, радио не работает?..

– Ты, сучонок, с кем разговариваешь?

Хлопнула дверь, прозвучали два выстрела. Потом стрелявший вернулся в кабину и сказал буднично:

– Поехали, Фердинанд.

И Фердинанд поехал. Никаких кочек и валунов не попадалось, машина прокатилась по мощеной дороге и остановилась возле какого-то строения, Джек видел лишь часть его черепичной крыши.

Охранники выбрались из кабины и встали возле бортов, глядя на пленников, которые лежали с закрытыми глазами.

– Что стоите? Вытаскивайте их! – приказал старший. Джека схватили за куртку и, перевалив через борт, бросили на землю, отчего он закашлялся, а охранники засмеялись.

– Что, урод, не ожидал такого приема? – спросил один из них.

Джек попытался подняться, но получил сильный удар в лицо и снова потерял сознание, а когда пришел в себя, его уже волокли по ступеням.