— Если ли среди обвиняемых те, кто может доказать свою непричастность?

И вновь тишина стала ответом.

— Тогда, по закону и праву обвинителя, я приказываю каждому из этих людей по одному выйти и предстать перед судом.

Охрана вывела первого из пленников вперед. Тот дрожал и с бессмысленной надеждой скользил взглядом по толпе вокруг. Черный Волк тем временем продолжил, вновь обращаясь к жителям деревни.

— Есть среди вас те, кто под присягой могут подтвердить виновность этого человека? Те, кто видел своими глазами преступление, в котором я обвиняю этих людей?

— Я видел, — отозвался из толпы хмурый чернобородый мужчина с перевязанной головой. — Клянусь небом, я видел, как он — его палец указал на связанного, — застрелил мою жену.

— Я тоже видел! — отозвался еще кто-то, а затем еще и еще.

Пленник окончательно потерял контроль над собой и рухнул на колени в пыль, обращаясь только к правителю:

— Умоляю, пощадите!

Но Хальвард ни словом, ни жестом не ответил на этот крик. Пленника оттащили и вывели следующего. Так продолжалось со всеми, кого в это утро привели на площадь. Один за одним разбойники представали перед толпой, и каждый раз находились свидетели их преступлений. Единственным, кто держался относительно достойно, оказался главарь банды. Он не стенал и не просил о милости, только смотрел на людей с холодным презрением, покорно принимая свою судьбу.

Последним вывели на суд тощего паренька, почти мальчишку. Тот был испуган настолько, что ноги его уже не держали, а из глаз текли слезы. На секунду Йорунн стало жалко парня, а потом перед глазами встали картины сгоревших домов и изуродованных тел, жалость отступила. И тут произошла заминка.

Никто из присутствующих не обвинил парня, никто не смог припомнить его ни на пожарах, ни среди сражавшихся. Ульфу пришлось дважды повторить свой вопрос, но толпа молчала. Внезапно в задних рядах возникло какое-то шевеление, люди расступались, пропуская вперед совсем юную девушку с пепельными косами. Та громко и быстро что-то говорила на диалекте, который Йорунн разбирала с трудом, и указывала на дрожащего парня. Следом за ней из толпы протолкался старик, придержал девушку за плечо, а потом обратился к Ульфу:

— Мой лорд, меня зовут Стенгат, а это моя внучка, Стрыя. Мы пришли издалека и лишь недавно поселились тут, плохо знаем ваш язык. Но внучка говорит, что этот человек спас ее в злополучную ночь. Он помог ей выбраться из окна дома, а потом укрыл под старой лодкой в лопухах у причала. Если бы не он, — старик смотрел краем глаза на внучку, вцепившуюся в его руку мертвой хваткой, — она бы погибла там.

— Что скажешь об этом? — Черный Пес повернулся к парню. — Правда ли это?

Парень несколько раз кивнул, боясь поверить в неожиданное спасение, а затем, словно в омут бросился:

— Позвольте сказать! Я не воин, я всего лишь раб, я должен был мыть котлы, таскать дрова для костра или готовить. Нет на мне крови, пощадите! — и он протянул руки в умоляющем жесте.

— Подойди ко мне, — приказал Хальвард. Парень подошел на негнущихся ногах. — Посмотри мне в глаза и поклянись своей жизнью, что не поднимал ни меча, ни руки ни на одного подданного империи.

— Клянусь всей своей жизнью и небом, мой господин, нет на мне вины! — губы паренька дрожали, он размазывал слезы по лицу грязным рукавом.

— Подойди теперь ты, Стрыя, и ты, Стенгат. Клянетесь ли вы, что говорите правду?

— Клянемся!

— Тогда по закону империи объявляю, что этот человек отныне чист и обвинение с него снято. Освободите его!

Подошел стражник и разрезал веревки на руках мальчишки. Тот, не веря своему счастью, упал на колени перед правителем и сквозь всхлипы бормотал благодарности. Хальвард жестом приказал парню подняться и стать в сторону, затем поднялся и вышел вперед, обращаясь к людям:

— Приговор приведут в исполнение немедля. Есть ли среди вас те, кто хочет что-нибудь сказать?

Но люди лишь глубоко склонились перед правителем.

Пленников увели. Солнце еще не добралось до зенита, когда все виновники резни были повешены. Правитель лично присутствовал при казни, а когда тела скинули в кучу подальше от деревни, щелчком пальцев превратил их в огромный костер. Когда огонь утих, то, что осталось, закопали в яму там, где море встречалось с землей, а сверху насыпали камней. Ни знака, ни памяти не осталось от тех, кто осмелился напасть на рыбацкую деревню.

В полдень правитель и его люди уже умчались по дороге на перевал. Перед ними лежал долгий путь в столицу.

Ночь выдалась звездной и холодной. Сосны тихо поскрипывали и мягко покачивали колючими ветвями под едва уловимым ночным ветром. Вечером прошел короткий дождь, поэтому в воздухе пахло влажной хвоей, смолой и лесом.

Йорунн не спалось. Сегодня отряд остановился на отдых еще засветло, найдя приют на уютной, закрытой от ветра поляне. В костре мирно потрескивали дрова, иногда перегретый уголек рассыпался с негромким щелчком, разбрасывая кругом яркие искры.

Стреноженные кони фыркали в темноте, мягко переступая по влажному покрову под копытами, кто-то уже лег спать, укрывшись от вечерней сырости в походных палатках, кому-то повезло меньше, он остался в дозоре, внимательно всматриваясь в темноту. Ульф Ньорд, всю дорогу от поселения угрюмо молчавший, кратко пожелал всем доброй ночи и ушел к себе, правитель и вовсе скрылся из виду с наступлением сумерек.

Однако никого из отряда это не встревожило: лагерь жил своей жизнью, каждый был занят своим делом, а значит и Йорунн могла спокойно предаться размышлениям. Последние три дня показались ей очень тяжелыми. В памяти одна за другой всплывали картины пожарища, разбитых лодок, плача над погибшими, стоны раненых, суда и казни. Из месива воспоминаний вынырнуло и тут же пропало лицо помилованного разбойника, как он весь позеленел и умчался в кусты, увидев смерть своих товарищей. Вспомнилась бледная и взволнованная девушка со странным именем Стрыя.

Йорунн тяжело вздохнула и закрыла глаза руками, надеясь прогнать нескончаемую череду видений, но это мало помогло. Ей было до слез жаль жителей деревни, вид их горя пробудил ее собственные воспоминания, хотя казалось, что за прошедшие месяцы боль слегка поутихла. Но что-то царапало разум, не давая собрать полную картину воедино. Ульф вел себя не так, как обычно. Вся его привычная насмешливая манера общения рассыпалась на осколки, как хрупкое стекло, упавшее на твердый камень. Да и Хальвард был в ярости, по крайней мере до суда, просто скрывал свои эмоции более умело.

Как сама Йорунн вела бы себя, окажись теперь на месте правителя? Отняла бы она чужую жизнь ради того, чтоб узнать ответы на свои вопросы? Смогла бы найти в себе силы, чтобы пощадить хоть кого-то из разбойников? Решила бы, наперекор законам своей страны, смягчить казнь, окажись в ее руках те, кто напал на ее земли, ее людей, ее подданных? Или предала бы их всех смерти, не разбираясь в степени вины каждого? Ответа она не знала.