они «не смогли предоставить соответствующие конституции результаты, так как некоторые пациенты оставались в тюрьмах на несколько месяцев».

Деперсонализация, о которой много писал Розенхан, – это ключевая часть тюремной жизни. Заключенным выдают спецодежду, к ним обращаются по номерам, у них нет даже самого минимального личного пространства, и им запрещено иметь много вещей. Это место, где самая ценная валюта – это демонстрация силы и где психически больные по умолчанию рассматриваются как «слабые». Тюрьма – это место «деградационных церемоний» и «ритуалов унижения». Это вовсе не целительная среда, а, напротив, карательное учреждение, лишающее свободы.

В Аризоне мужчины «часто голые и покрытые грязью. Полы в камерах завалены коробками с прогорклым молоком и контейнерами из-под еды. Унитазы забиты и переполнены отходами», – описывает юрист АСЗГС Эрик Балабан свой визит в штрафной изолятор тюрьмы округа Марикопа в городе Финикс в 2018 году. В 2017 году в женской тюрьме калифорнийского города Чино заключенной пациентке Х не давали лекарства, несмотря на то что она была записана как «психотик». После игнорирования ее многочасовых криков из камеры она вырвала и проглотила свой глаз. Во Флориде Даррена Рейни тюремные надзиратели насильно отправили в «специальный» душ. Температура воды доходила до 160 градусов и сдирала кожу лоскутами. Это его убило. В Миссисипи, в «настоящей адской бездне XIX века», психически здоровые заключенные продают крыс психически больным как питомцев. В том же самом месте в рапортах об одном мужчине три дня говорилось, что он в полном порядке, после того, как умер от сердечного приступа. А вблизи Кремниевой долины некий Майкл Тайри, ожидавший места в программе стационарной реабилитации, кричал «Помогите! Помогите! Прошу, хватит!», пока тюремные надзиратели избивали его до смерти.

Все это напоминает мне о «Приютах» Ирвинга Гофмана – одном из главных текстов, вдохновивших Розенхана на его исследование. Гофман был социологом, работавшим под прикрытием в больнице Святой Елизаветы и утверждавшим, что там он увидел «тотальную институцию», ничем не отличающуюся от тюрьмы. Он приводил такие примеры: смешение работы, игры и сна; дистанция между персоналом и «заключенными»; утрата имени и личных вещей. Помните Филипа Пинеля, которому приписывают введение понятия морального лечения? В 1817 году его последователь Жан-Этьен Доминик Эскироль описал условия, которые привели к этому просветлению: «Я видел их, покрытых лохмотьями, на соломе, которая служит для них единственной защитой от сырости каменного пола. Я видел их грубое кормление, нехватку воздуха, чтобы дышать, воды, чтобы утолить жажду, невозможность удовлетворить самые основные потребности. Я видел их отданными на произвол настоящих тюремщиков, в узких кельях, в зловонии, прикованных к стенам подвалов, где постеснялись бы держать хищных животных».

Сегодня все еще хуже. Мы даже не притворяемся, что помещаем больных людей в неприличные места.

«Это правда, больницы почти исчезли, – писала в 2018 году Алиса Рот в своей книге “Невменяемость”. – Но все остальное никуда не делось: ни жестокость, ни грязь, ни плохая еда, ни зверства. Ни, что куда важнее, множество людей с психическими заболеваниями, которые часто находятся вне поля зрения, и плохое обращение с ними незаметно для обычных американцев. Единственная действительная разница между нашим временем и временами Кена Кизи в том, что сейчас жестокое обращение с психически больными людьми переместилось в тюрьмы».

А еще во многих тюрьмах есть терапия, или фарс, который часто за нее выдают. Лечение редкое и обычно опирающееся на медикаменты. Когда же происходит настоящая терапия, например, в Аризоне или Пенсильвании, врачи и социальные работники общаются с пациентами через металические планки закрытых дверей камеры, а в одном возмутительном случае больным и вовсе раздавали книжки-раскраски, писала Рот.

«Заключенные испытывают огромное напряжение и постоянную боль, но им не советуют думать об этом. Их открыто побуждают не думать и не говорить, потому что это никому не интересно», – говорит психолог Крейг Хейни, изучающий последствия тюремного заключения, которого вы можете помнить как стэнфордского аспиранта, отказавшегося от приглашения Дэвида Розенхана принять участие в его эксперименте.

Культура недоверия следует в обоих направлениях. В первый день своей стажировки в тюрьме штата Аризона медицинский работник Анжела Фишер, которая позже даст показания как осведомитель, услышала от сотрудника департамента исполнения наказаний такую шутку.

«Как понять, что пациент врет? – спросил он ее. Не дожидаясь ответа, он продолжил: – У него губы шевелятся!»

Многие охранники сталкиваются с реальными или вымышленными угрозами симуляции или притворства заключенных из-за того, что те хотят выбраться из обычного для них плохого положения или чувствуют, что могут попробовать облегчить свои условия. Хотя симулирование действительно случается, директор Национального тюремного проекта АСЗГС Дэвид Фати говорит, что это не такое распространенное явление, как принято считать. Чаще всего дело в ошибочных диагнозах и халатном подходе: «Я имею в виду людей, в анамнезе которых задокументированы психические заболевания, диагностированные, когда им было девять лет; они попадают в тюрьму и оказываются не психически больными, а просто плохими людьми».

Крейг Хейни согласен с этим и добавляет, что нет никакого реального стимула лгать и надувать систему: «А в чем вторичная выгода[86]? Вторичная выгода в том, что их выводят из одной убогой камеры и сажают в другую, которая обычно еще хуже. Если его помещают в камеру для предотвращения самоубийства, он попадает в абсолютно голую комнату, где из предметов может быть только антисуицидальный костюм, а иногда не оставляют и никакой одежды вообще». Это напомнило мне о второй части исследования Розенхана, где он пообещал, что направит в больницу псевдопациентов, но так и не сделал этого. Врачи были готовы увидеть псевдопациентов повсюду – точно так же нынешние тюремные охранники обучены везде видеть симулянтов.

У доктора Торри, психиатра, предупредившего меня, что сегодня все еще хуже, чем во времена Розенхана, есть некоторые решения. Основанный им Центр пропаганды терапии выступает за добавление койко-мест по всем направлениям – и в государственных больницах, и в судебно-медицинских учреждениях; также он предлагает вытащить людей из тюрем и как можно скорее начать их правильное лечение. Последователь Торри, адвокат, писатель и исполнительный директор Организации по охране психического здоровья ДиДжей Джаффе, называющий себя «предупредителем о срабатывании триггеров», предлагает ввести в строй больше судов, рассматривающих дела, связанные с душевнобольными, судьи которых смогут переводить людей с психическими заболеваниями в надлежащие учреждения, прежде чем их проглотит тюремная система. Также он поддерживает использование групп реагирования на кризисные ситуации, состоящих из сотрудников правоохранительных органов и психиатров, обученных выявлять и вести дела людей с серьезными психическими заболеваниями. С другой стороны, Джаффе много писал о необходимости применения законной силы, чтобы заставить людей принимать лекарства. Он называет это вспомогательным амбулаторным лечением, ссылаясь на то, что