была вдвойне расстроена: у меня никогда не будет возможности расспросить ее об исследовании и я никогда не смогу познакомиться с этой замечательной женщиной.

Но мое возбуждение маскировало некоторые несостыковки. Во-первых, Мэри Петерсон была слишком молода, чтобы соответствовать описанию Розенхана «седовласой» и «похожей на бабушку» в 1969 году. Профессия Мэри – профессор экономики, а не педагог-психолог – не подходит. Мэри Питерсон пробыла в больнице дольше, чем Сара Бизли, – еще одна проблема. Ее муж, хотя его тоже звали Джон, был архитектором, а не психиатром. Хотя Розенхан мог изменить детали для защиты личных данных, как мы это уже видели на примере его автобиографии и медицинских записей Билла, но возраст, род занятий и описание внешности остались без изменений. Иначе зачем добавлять эти письма к черновикам неопубликованной книги?

Куда важнее было то, что Мэри Петерсон рассказала Розенхану о том, будто давно испытывает депрессию и тревогу. В своих письмах она много писала о том, что последние десять лет употребляла транквилизаторы и регулярно посещала психиатра. Допустил бы Розенхан к участию в эксперименте женщину с психическими проблемами?

Но самый непостижимый факт, который не удавалось вплести в повествование, – это время. Если ее записи верны, то Мэри госпитализировали в еврейскую мемориальную больницу в 1972 году, как раз когда Розенхан передал первый черновик статьи «Психически здоровых на месте сумасшедших» в журнал «Science» – и она не могла быть Сарой Бизли, третьей псевдопациенткой, которая помогла начать эксперимент в 1969 году.

Я связалась с сестрой Мэри и ее лучшей подругой детства. Ни одна из них ничего не знала ни о каком исследовании. Никто из них не слышал о Дэвиде Розенхане.

В конце концов я показала письма Флоренс, хранительнице документов, чтобы узнать ее мнение. Учитывая ее больничный взгляд, отточенный годами работы психологом в отделении неотложной помощи и работой с «мнительными паникерами» в ее частной практике, я поверила ей, когда она пришла к выводу: «Мэри ни в коем случае не могла быть псевдопациенткой. Она была настоящей пациенткой».

Почему же тогда Розенхан поместил это в свою неизданную работу о псевдопациентах? Если бы письмо пришло после окончания исследования, я бы решила, что «взять письмо из Цинциннати» означало, что он планировал дополнить рассуждения в книге опытом Мэри. По крайней мере, это было возможно, хотя в существующих черновиках не использовались никакие заметки о госпитализации кого-либо, кроме псевдопациентов.

Помимо писем Мэри, Розенхан сохранил в своих записях два дневника: первый – сто с лишним страниц от студента Суортмора, который летом 1969 года провел месяц в общеклинической больнице штата Массачусетс, наблюдая за психиатрическим отделением; второй – незаконченные записи двух студентов Пенсильванского университета, которые после публикации исследования Розенхана самостоятельно отправились в психиатрические больницы Пенсильвании. Почему Розенхан оставил эти записи, но не сохранил ни одной заметки своих псевдопациентов?

Все больше вопросов – и никаких ответов.

Несмотря на проблеск надежды, супруги Бизли – псевдопациенты № 2 и № 3 – и Марта Котс – № 4 – оставались вне досягаемости.

Я наивно полагала, что Карла, за которого Розенхан переживал, что этот новоиспеченный психолог становится зависимым от игры в псевдопациента, легко отыскать благодаря отчету, сделанному до меня. Несколько человек предположили, что Мартин Селигман, который ввел термин «выученная беспомощность» и считается «основоположником позитивной психологии», был псевдопациентом. Его биография соответствовала только одному из них: Карл, № 7. Я добралась до него и добилась беседы, но у меня плохие новости: он не принимал участия в эксперименте, хотя и провел два дня под прикрытием в государственной больнице Норристауна вместе с Розенханом в 1973 году, уже после публикации «Психически здоровых на месте сумасшедших», помогая ему собирать материал для книги. Найденные мной медицинские записи подтверждают это.

Так что все вернулось на круги своя. Если верить записям Розенхана, Карл не подходил по возрасту. На вид ему было между тридцатью восемью и сорока восемью – приличный возраст для начинающего психолога, только что закончившего учебу. Я знала, что он не был в Стэнфорде, потому что в нем нельзя было получить степень по клинической психологии. Это означало, что Карл, скорее всего, пришел из другого университета, и, давайте признаемся, это заведение может быть где угодно на Восточном или Западном побережье (или даже между ними). Даже несмотря на то что я сейчас считаю Розенхана в лучшем случае ненадежным рассказчиком, он был моей единственной наводкой. Я часами сидела на телефоне, днями перебирала бумаги и письма, вела сотни переписок со всеми, кто хоть как-то связан с Розенханом, чтобы найти какие-нибудь подсказки, но, увы, уже утратила всякую надежду. Никто не соответствовал требованиям – и вдруг один подошел.

Я все время натыкалась на имя некоего Перри Лондона. Люди постоянно говорили мне: «Очень жаль, что нет Перри. Он знал все». Розенхан и Перри вместе работали и играли, написали дюжину статей (в основном о гипнозе) и два учебника по патопсихологии. Они оба были великими, а Перри в отличие от Розенхана был еще и настоящим великаном; у обоих был громкий гулкий смех успешных людей. Перри должен был знать все, что можно было бы знать об исследовании – если это вообще кто-то знал, – но он умер в 1992 году. Большая часть прошлого была погребена вместе с ним, пока я не добралась до жизни семьи Лондонов, вновь вскрыв старые раны, пытаясь воскресить человека, которого никогда не видела.

Его дочь Мив, психотерапевт из Вермонта, ответила на мое письмо и дала мне контакты своей матери, Вивиан Лондон, бывшей жены Перри. Вивьен хорошенько меня изучила, прежде чем позвонила мне по Skype из ее дома в Израиле. Она напомнила мне мою мать. Не только тем, что они обе родились в районе Бронкса Гранд Конкорс, но и тем, что обе они выглядели круто и надменно. Она рассказала историю продолжительной дружбы Перри и Розенхана. Вивиан познакомилась с ними, когда Розенхан работал вожатым в летнем лагере, которым владела ее семья.

– Все любили Дэвида, – говорит она. Он был тем вожатым, который мог успокоить любого ребенка, скучавшего по дому: сворачивался калачиком рядом с расстроенным малышом и укладывал его спать. Однажды Розенхан не смог приехать и попросил друга подменить его. Но у друга не получилось, и он отправил вместо себя своего друга, шумного юношу по имени Перри Лондон. У Вивиан и Перри начался летний роман, который привел к свадьбе и знакомству Розенхана с Перри.

Он не принимал участия в эксперименте, хотя и провел два дня под прикрытием в государственной больнице.

Когда я упомянула Карла Вендта, седьмого псевдопациента, и его краткое описание, данное Розенханом в его записях, Вивиан остановила меня.

– Бухгалтер из Лос-Анджелеса? – спросила