— Женщины непредсказуемы. Возможно, горе отступит и она захочет вернуться в семью. — Бухнулся тот на свое кресло.

На кой демон ему терять два города и отдавать детей в заложники ради княжества под чужим управлением…

— Вопрос считаю закрытым. — Подытожил Император. — Благородные из числа Фоминских определят себе нового князя и придут ко мне. Есть еще вопросы у благородного собрания, достойные нашего времени и участия?

— Есть. — Величаво поднялся с места князь Шемякин, сидевший по правую руку князя Черниговского.

Расслабленно-бравурные настроения, неминуемо коснувшиеся Панкратова с союзниками, сменились мрачной сосредоточенностью.

А император одобрительно качнул головой, приглашая говорить.

В обществе, где аристократу нельзя соврать, есть много обходных путей, как сохранить честь и обхитрить противника лукавой речью, полной скользких формулировок, многозначительно оборванных фраз и двойственных смыслов. Но там, где могут потребовать не юлить и говорить прямо, предпочитают действовать надежнее и проще — отдавая право говорить другим. А уж те вполне могут ошибаться, искренне заблуждаясь или не обладая полным объемом информации — но веря в нее истово.

Поэтому князь Шемякин говорил во весь голос, расправив широкие плечи и гневно потрясая бородой клинышком, взывая к стенам тронного зала; к сердцу и княжеским умам — и даже где-то недоумевая, отчего люди смотрят на него крайне скептически.

— Кто не смотрел новости по утру? Спроси меня, и я скажу — князь Черниговский, что по правую мою руку, ведомый честью и долгом, взял за глотку многое ворье, разбойников и убийц в нашей стране. Сделал разом то, чего никогда не бывало на моей памяти.

Естественно — мрачно подумали владетели — раньше он спокойно брал деньги, а сейчас что за вожжа под хвост…

— Но расследование не завершено! — Провозгласил князь в поднимающемся шуме голосов. — Еще предстоит определить истинных виновников. Предстоит отделить подлость от незнания, а злой умысел от небрежения долгом хозяина земли. Расследование идет. Так отчего говорю я сейчас о еще не свершившемся?

Шемякин пристально обвел взглядом сидящих за столом.

— Почему встал и потребовал слова? А от того, братья, друзья и соседи, что на следствие оказывается беспрецедентное давление. — Построжел его голос. — Не сегодня началось расследование. Не делается все за один день; каждый кропотливый труд требует времени — вам ли не знать? Но как на охоте, когда подходишь к зверю — то начинает чуять он гибель свою. И охотника может увидеть, даже если тот таится тщательно. Тут главное не струхнуть и ружье в сторону не увести, верно? — Добавились в его тон вкрадчивые нотки, а злой взгляд смотрел на половину стола Юсупова и присных.

— Ты обвинить кого решил или про охоту рассказать? — Поймал его взгляд Шуйский.

И на секунду, глядя в человечьи глаза, из которых проглянуло лютое и нелюдское, князь Шемякин внезапно осознал, что будет, ежели слова его про зверя и ружье сбудутся. С холодным потом осознал, потекшим по спине и дрожью в пальцах, которые запутаются и не нажмут спуск; с головокружением и паникой, которая сделает ноги деревянными, пока разум будет орать призыв к побегу.

Впрочем, князья Шуйские настоятельно советуют не бегать от медведя. А на настороженное уточнение — поможет ли это? отвечают честно: медведю — да.

По счастью, вокруг не было дремучей чащи, а потому солнечный свет, богатое убранство и молчаливая поддержка соратников быстро вернули Шемякину самообладания.

— Я хочу сказать. — Отвел взгляд князь, сцепил ладони в кулаки и продолжил на упрямстве и характере. — Что кому-то не понравилось радение князя Черниговского. До той степени не понравилось, что против благородного человека спланированы чудовищные провокации, призванные очернить его и не дать расследованию ход. Хочу сказать, что атака на него уже идет! Бог ты мой, князю уничтожили родовую башню!!! Срыли до фундамента, до черной копоти. Основу основ, символ княжеского рода и нерушимости его прав! Что подумает чернь, при виде огороженного пустыря у стен Кремля?!

— Как что? — Возмутился князь Давыдов. — Городу давно нужен парк в центре! Облагородить там, кустики-деревья насадить, дорожки пешеходные. Только скамейки не ставить, чтобы всякие бомжи не спали.

Князь Черниговский вскинулся с места. Князь Давыдов тут же оказался на ногах, подхватив графин в руку.

— Василий! — Окрикнул уже не Шуйский, а сам император.

И самый известный гусар империи вернул руку из замаха.

— Да спокоен я. — Буркнул он, усаживаясь обратно. — Вот, водички пью. И вам советую.

Только графин, присев, он приложил холодной гранью ко лбу, недобро поглядывая исподлобья на Черниговского.

— Недобрые силы желают, чтобы уважаемый князь Черниговский оставил расследование. — Веско произнес князь Шемякин, кому недавняя вспышка вышла иллюстрацией агрессии. — Многие боятся, оттого в страхе своем готовы… на многое.

— Так чего ты желаешь? — Уточнил Император.

— Я требую! — возвысил голос Шемякин. — Чтобы был наказан виновник разрушения твердыни князей Черниговских. Показательно. Чтобы ни у кого не возникло мысли, будто башни родовые могут пасть. В том числе ваши башни, уважаемые князья. Такие мыслишки в крови надобно топить. Прецедент не допустим. А уж тех, кто стоит за этой дерзкой выходкой, определит следствие. Ежели, разумеется, они не обнаружат себя раньше, защищая мерзавца.

— А что, князь Черниговский не в силах наказать своими силами? — Удивились в зале.

— А не может, — хмыкнул князь Шуйский. — Он от него уже сбежал.

— Что за враг такой появился у нас? — Поерзал от любопытства князь Гагарин, отклонившись на кресле и уложив ладони на примечательную трость из желтоватой кости.

— Максимка, из мастеровых, рода Самойловых. Убийца и лиходей, трус и клятвопреступник!

— Ты бы полегче, князь, про моего зятя. — Обронил император, равнодушно оглядывая говорившего. — Или ты меня желаешь оскорбить, что я внучку за татя отдал?

От лица пару мгновений ничего не понимающего Шемякина отхлынула кровь, а сам он затравленно посмотрел на князя Черниговского, отодвинувшись от него, как от чумного.

Впрочем, сам Черниговский тоже смотрелся озадаченным и недоуменно глядящим на трон, словно ожидая оглашения шутки.

— Ты как про отца моего крестника говоришь, морда бородатая?! — Решительно полез Давыдов на стол, закинув колено и споро двигаясь к обидчику с графином в руке — до того момента, как спохватившийся Шуйский не перехватил его за сапог и не утянул обратно.

Но графин все-равно просвистел в сантиметре от опешившего Шемякина, моргнувшего и очнувшегося, только когда поток воды хлестнул по щекам.

— Да забери ты себе сапог, я ему все равно ноздри выдеру! — в гневе вывернулся гусар.

— Тихо!! — Рявкнул император. — Василий, разжалую! В матросы!