Лотта слышала по радио о бомбах, падающих на Францию, а иногда и на Германию. Она могла лишь надеяться, что вскоре «летающие крепости» Соединенных Штатов будут господствовать в небе.

Они ждали. Лотта продолжала выполнять свои обязанности, отдавать дань Сопротивлению и послушанию и пришла к выводу, что эти понятия более чем близки. Франц продолжал жить в аббатстве, другие приходили и уходили. Лотта понимала, что она не такая храбрая, как Кунигунда, но была рада и тому, что хоть чем-то ей помогает.

Когда кто-то скрёбся в ворота, иногда именно она их открывала. Коммунисты, католики, беглые арестанты – кем бы ни были эти люди, имён которых Лотта не знала, она давала им приют и еду, а когда они уходили, молилась за них.

В сентябре пришли несколько пациентов больницы, которой управляли сёстры милосердия; их должны были убить за их так называемую неполноценность. В октябре – дезертиры из вермахта, после Рождества – поляки, бежавшие от принудительных работ, которые были ничем не лучше рабства. Все они были разными, но все они нуждались в помощи, и как и настоятельница, Лотта вскоре тоже научилась видеть в них детей Божьих. Она научилась жить в постоянном страхе и даже, несмотря на этот страх, ощущать покой.

А потом, в конце января, пришли гестаповцы. Лотта была в библиотеке, расставляла книги на полках, наслаждаясь тишиной, когда услышала громоподобный стук в дверь. Книга выскользнула из её пальцев, упала на пол, рассыпав страницы. Не шевелясь, Лотта прислушивалась к звукам: щёлканью засова, повышенному голосу сестры Винифред, крикам, стуку сапог. Минута, может быть, две прошло в оцепенении.

А потом – крик и за ним тишина. Лотта на цыпочках подобралась к двери и в щёлку увидела, как Кунигунду уводят два гестаповца, двигаясь так быстро, что её ноги едва касались пола. Её намитка съехала набок, но лицо оставалось спокойным, взгляд – вызывающим. Она встретилась глазами с Лоттой и прошептала одно слово: Франц.

Франц. Они пришли за Францем. Может быть, его искали прямо сейчас, а если нет, это должно было случиться очень скоро. Как только гестаповцы и Кунигунда вышли из аббатства, Лотта выбежала из библиотеки. Едва хлопнули двери машины и взревел мотор, она помчалась к келье настоятельницы.

К удивлению Лотты, настоятельница спокойно собирала вещи. Несколько секунд Лотта, тяжело дыша, ошеломлённо наблюдала, как она укладывает буханку хлеба и флягу с водой поверх скрученных в рулоны, судя по всему, одеял и одежды.

– Нам нужно немедленно увести его отсюда, – быстро сказала она, словно отвечая на вопрос. – Думаю, лучше всего будет вернуть его в дом ваших родителей, пока мы не решили, что делать дальше.

– Но их уже подозревают в…

– Ненадолго, лишь пока мы готовимся. Нам понадобится машина, водитель. Чем меньше людей об этом узнают, тем лучше.

– Машина… – Лотта непонимающе уставилась на неё. Она чувствовала себя совсем глупой, но не понимала, о чём говорит настоятельница. Нужно увести Франца, конечно, но как? И куда?

– Переправить его за границу, – объяснила она, считая швейцарские франки. – Это единственный выход.

– Но это сотни километров!

– Да, вам придётся ехать по просёлочным дорогам, и, наверное, ночью. Днём будете отдыхать.

Лотта какое-то время смотрела на настоятельницу, прежде чем до неё дошёл смысл сказанного.

– Нам?

– Мне кажется, так будет лучше всего. Вы знаете Франца, и если вас остановят, монахиню и её спутников вряд ли будут допрашивать с пристрастием. И, конечно, Биргит тоже следует поехать с вами, поскольку у неё все необходимые связи. Она умеет водить?

– По-моему, нет. – Мысли Лотты метались. Сопровождать Франца всю дорогу до Швейцарии? Эта поездка могла занять несколько дней, а опасность поджидала в любую секунду.

– Почему я? – почти прохныкала она. Настоятельница ласково и сочувствующе посмотрела на неё.

– А почему бы и не вы, сестра Мария Иосиф? Вспомните, что ответил Исаия на призыв Господа: «вот я, пошли меня». И мы должны быть такими же послушными, невзирая на опасности.

– Да, я знаю, – с трудом проговорила она, понимая, что настоятельница права, и вместе с тем отчаянно желая, чтобы она была неправа. Чтобы нашёлся кто-то другой, кто угодно.

– Вероятность ареста здесь для вас даже выше, чем по пути в Швейцарию, – тактично ответила настоятельница. – Так что всё к лучшему. Скажите, что едете в гости к родне матери. Она ведь из Тироля, да?

– Да, из Ладиса, это неподалёку от Иннсбрука.

– Это почти что на границе с Швейцарией! Замечательно, – настоятельница кивнула, закрыла сумку. – А теперь поторопитесь, дочь моя. Скорее идите в дом на Гетрайдегассе.

– А Франц?

– Он тоже туда пойдёт.

– Но его могут остановить…

– Дай Бог его документы ему помогут. Он может сделать вид, что он носильщик. Пусть тащит что-нибудь тяжёлое – мешок угля или картошки. Тогда вам вряд ли будут задавать вопросы.

– Но… – Лотта чувствовала такую слабость, что была готова упасть в обморок. Если бы её остановили эсэсовцы или гестапо, их могли арестовать. Документы Франца были поддельными, и Лотта сильно подозревала, что это заметно. Их обоих могут посадить в тюрьму. И пытать… – Может быть, подождём ночи?

– Нет времени, сестра Мария Иосиф. Как сказал наш Господь, «кто держит путь днём, не собьётся, потому что видит свет мира». – Она сунула сумку в руки Лотты. – Идите, и да хранит вас Господь.

Лотте казалось, что она бредёт во сне, что это происходит с кем-то другим, а она смотрит на него со стороны безо всякого интереса. Она пришла к Францу в его сарайчик позади сада и со странным, внезапным спокойствием рассказала ему, что произошло.

Франц побледнел, но сделал как она велела: надел старую рабочую куртку и плоскую кепку, закинул на плечо мешок с картошкой. Лотта закуталась в зимний плащ, натянула сапоги; она не покидала аббатства почти три года.

На Ноннбергштиге им не встретилось ни души; город был холодным и тихим. До Гетрайдегассе всего пятнадцать минут ходьбы, напомнила себе Лотта. Пятнадцать минут – это пустяки. К тому же, как сказала настоятельница, гестаповцы вряд ли станут допрашивать монахиню.

Не считая того факта, что одну они только что арестовали.

– Пойдём побыстрее, – велела она Францу, который без того шёл так быстро, как только позволяли его тяжёлая ноша и опущенная голова.

– Слишком быстрая ходьба подозрительна, – пробормотал он, когда они шли вниз по Кайгассе. – Ты же монахиня, не забывай. Ты должна парить.

Меньше всего Лотте сейчас хотелось парить. Она с трудом держала себя в руках, чтобы не перейти на бег. Город