— Хорошо, — наконец сказала Ксения, абсолютно спокойно, не повышая голоса. — Принесите мне все, что я просила, и я…

— Ты что, свихнулась? — Забыв о боли, Максим вскочил на ноги, в три шага преодолел расстояние до Ксении и схватил ее в охапку. — Только через мой труп! — рявкнул он остолбеневшим от его неожиданной прыти охранникам и приказал:

— Марш отсюда, пока я не прибил вас, козлы вонючие!

— Максим, — взмолилась Ксения, — не трогай их! У них автоматы!

Но тот, казалось, не обратил на ее слова никакого внимания.

— Поняли, вы, уроды, сукины дети? — подступил он к солдатам. — Оставьте эту женщину в покое, иначе от вас мокрого места не останется, ублюдки!

Растерявшись от неожиданности, охранники отступили к двери. Максим сделал шаг в их сторону и увидел, что находится за дверями комнаты, где их с Ксенией держали в заточении. Там виднелась еще одна крохотная комната. В ней не было ничего, кроме большого письменного стола, а весь пол был усыпан бумагами. Так бывает при поспешном бегстве.

Разумеется, он мог бы отшвырнуть часовых и с Ксенией выскочить в соседнюю комнату. Но что дальше? Максим не знал, куда выходят те двери и сколько грязных голодранцев с автоматами наперевес поджидает их за ее стенами. Они не смогут убежать, пока он все не узнает. Он, конечно, уже догадался, где они находятся. Наверняка на российской военной базе. Но если их охраняют местные вояки, то дела обстоят хуже некуда…

— Ради бога, Максим, прошу тебя! — Голос Ксении, казалось, звенел от страха. — Они тебя пристрелят! Отойди, не связывайся!

Он окончательно пришел в себя и понял, что своим агрессивным поведением может спровоцировать новое избиение, которое ему уже не выдержать, или, того хуже, стрельбу. Солдаты отступили, но дула их автоматов смотрели в сторону узников, а пальцы лежали на спусковых крючках. Тогда Максим поднял руки вверх и попытался раздвинуть в улыбке разбитые губы. С трудом, но это ему удалось, хотя со стороны больше смахивало на жуткую гримасу.

— Хорошо, хорошо, больше не буду. — И отступил к стене.

Солдаты, не проронив ни слова, вышли из комнаты спиной вперед и захлопнули за собой двери.

Повернулся на два оборота ключ в замке, и все стихло.

Ксения проводила солдат настороженным взглядом и взглянула на Максима. Он смотрел на нее исподлобья, глаза сердито сверкали. Но Ксения первой пошла в атаку. Лицо ее покрылось красными пятнами от гнева. Она схватила Максима за остатки его рубахи и прошипела:

— Ты псих — так их провоцировать!

Но он тоже едва сдерживал себя от бешенства.

— Значит, я псих, а ты нет? Разумеется, ты ведешь себя абсолютно нормально! Предлагаешь себя этим вонючим подонкам!

— Что? Как ты смеешь? — взорвалась Ксения и оттолкнула его. — Да я…

— Что-нибудь придумала бы, чтобы выкрутиться?

Ты это хотела сказать? — Максим разъярился, и остановить его было не так-то просто.

— Я… я хотела… — Губы Ксении побелели. Она прижала ладони к щекам и вдруг зарыдала. Сквозь всхлипы Максим с трудом разобрал:

— Я думала, что ты умираешь. Мне стало наплевать, что будет дальше со мной… Я должна… Ты не мог… — Слезы потоком лились из ее глаз, оставляя влажные полосы на грязных щеках.

— Ч-черт, — только и сумел выдавить из себя Максим, вновь прижимая самую сумасшедшую из женщин к своей груди.

— Я хотела тебя спасти… — рыдала Ксения, и ее слезы катились теперь по его груди и животу.

— Ну хорошо, хорошо, успокойся.

Вся его ярость испарилась в мгновение ока. Максим обнял Ксению за плечи и притянул к себе. Она прижалась к нему, спрятала лицо на груди и зарыдала еще сильнее… Он же ласково гладил ее по спине, целовал в затылок — ждал, пока она успокоится.

Она была такой смелой все эти дни, такой сильной и мужественной… И он совсем забыл, что Ксения Остроумова прежде всего женщина — милая, хрупкая и, по сути своей, слабая женщина. Один Бог ведает, что она вытерпела, когда его приволокли сюда почти бездыханным. Ее душевные и физические силы были на исходе, а он, придурок, посмел орать на нее, оскорблять…

— Ксюша, радость моя. — Он прижался губами к ее волосам. — Прости меня, девочка, родная моя…

— О господи, сколько ты крови потерял, — продолжала она причитать, заливая слезами его рубашку и грудь, — сколько крови…

— Больше всего натекло из носа, — уточнил мрачно Максим.

— Они буквально топтали тебя ногами, пинали… — всхлипывала Ксения. Обхватив его голову руками, она всматривалась в его лицо, словно отыскивала следы смертельных ранений. Нос у нее покраснел и распух. Лицо было в грязных разводах.

Несмотря ни на что, она сейчас выглядела скорее смешно, чем трагично. Но попробуй он рассмеяться, тогда ему точно не отделаться только шишками и синяками. Однажды он уже испытал, какой тяжелой бывает эта изящная ладошка.

— Скажи, только честно, тебе очень больно? — продолжала почти по-детски допытываться Ксения.

— Они сильно тебя покалечили?

Максим глубоко вздохнул и поморщился.

— Синяков и ссадин, конечно, море, но кости целы, как они ни старались их переломать. Что с них возьмешь? Любители…

— Любители? — вытаращила на него покрасневшие от слез глаза Ксения. — И это любители? А что тогда делают профессионалы?

— Ломают ребра в две минуты, а эти били по ногам да по плечам, изредка по спине…

— И по голове, — добавила дрожащим голосом Ксения. — Она у тебя болталась, как мячик.

— Постой. — Максим взял ее за руку и пристально посмотрел в глаза. Наконец-то до него кое-что дошло. — Объясни, как ты здесь очутилась? Разве солдаты догнали вас?

Ксения отвела взгляд:

— Н-нет, Костину и Ташковскому, кажется, удалось уйти. Я слышала, как они отстреливались из автомата, а солдаты не рискнули преследовать их среди камней.

— А ты? Как ты оказалась рядом со мной? Почему они схватили тебя? Мужики что, бросили тебя?

— Никто меня не бросал. — Ксения отстранилась от него, и взгляд ее вновь отвердел. — Я вернулась, когда увидела, что солдаты тебя убивают. Я стала кричать, что мы — российские журналисты и они не имеют права избивать тебя. Володино удостоверение оказалось кстати. Возможно, они потому оставили тебя в покое, что поверили мне. Потом нас погрузили в бронетранспортер и привезли сюда. Кажется, это военная база, но здесь нет никого из русских.

Офицер сказал, что надо ждать какого-то Чингиса, который решит, что с нами делать…

— Чингиса? Опять Чингиса? — переспросил Максим и тут заметил, что она вытирает нос какой-то грязной тряпкой. — Кажется, ты сморкаешься в мою рубаху? — Только теперь он увидел, что от рубахи остались рукава, спинка и воротник. И понял, почему женские слезы беспрепятственно текли по его груди…