Анюта отвернулась от хохлушки и вновь посмотрела в щель. Снаружи ничего не изменилось. Все так же сновали взад-вперед солдаты, выкрикивали приказы командиры; их, впрочем, мало кто слушал и еще меньше подчинялся. Грузовиков, правда, поубавилось. Две машины, густо облепленные людьми, медленно поднимались по дороге, ведущей из карьера.

Никто по-прежнему не обращал внимания на их сараюшку. Анюта отошла от двери и решила осмотреть раны на ногах. От солдатских штыков. Она выдернула из рук Галины Ивановны сумочку, которую та прижимала к груди, и вывалила ее содержимое на один из ящиков, валявшихся в углу сарая. Среди обычного женского барахла — помады, туши для ресниц, расчески, пудреницы с зеркальцем, ручки, записной книжки и кошелька, где оказалось довольно много денег: украинские гривны, российские сторублевки и триста долларов мелкими купюрами, — Анюта обнаружила пузырек с аспирином, пакет женских прокладок и несвежий носовой платок со следами губной помады. Все пропахло старой пудрой и дешевыми духами.

Галина Ивановна молча наблюдала, как Анюта роется в содержимом ее сумки. Девушка заметила ее взгляд и с издевкой сказала:

— Не бойтесь, кошелек я не трону! — Штыковые порезы оказались неглубокими, но они все еще кровоточили, а при такой жаре могли быстро загноиться. Анюта вытерла кровь прокладками, оторвала от подола рубахи две длинные ленты и, как могла, перевязала раны. Затем натянула джинсы, взяла пузырек, вытряхнула на ладонь две таблетки и с трудом, но проглотила их без воды. — Не стройте из себя мокрую курицу, обработайте раны, — приказала она Галине Ивановне и бросила ей на колени оставшиеся прокладки, носовой платок и пузырек с аспирином.

Анюта опять довольно долго наблюдала за тем, что происходит снаружи. Тени откосов и бетонных столбов разрушенной войной линии электропередачи стали короче. Она поняла, что приближается полдень. Жара становилась невыносимой. Пот струился у Анюты по лицу и ложбинке на спине.

Наконец ей надоело пустое созерцание. Тем более, что ничего нового за стенами их тюрьмы не происходило. Анюта отошла от двери и принялась обследовать сарай изнутри, Галина Ивановна молча сидела в своем углу. Прокладки, платок и пузырек с аспирином лежали у нее на коленях, и она, кажется, даже не притронулась к ним. Женщина уставилась выпученными от страха глазами в одну точку и только слегка шевелила губами. Вероятно, молилась.

Но это было гораздо лучше, чем слушать ее истеричные визги.

Демонстративно не обращая на нее внимания, Анюта обошла по периметру их убогую хижину, проверила ящики. Они оказались пустыми. Но за старым стеллажом она обнаружила ручной, похоже кузнечный, молот и кирку. И то и другое в приличном состоянии.

Затем она тщательно осмотрела стены и крышу сарая. Деревянный каркас лачуги был изготовлен из досок, скрепленных гвоздями и проволокой. Дерево уже стало трухлявым, рассохшимся на солнце, гвозди и проволока — ржавыми. С такими орудиями, как молот и кирка, Анюте не составило бы труда разрушить постройку, при условии, что никто не услышит ударов. Но это было так же маловероятно, как и то, что к ночи солдатня все-таки покинет карьер. Правда, до ночи еще надо было дожить, а Анюта уже все больше и больше ощущала себя цыпленком в духовке. Чем выше поднималось солнце, тем сильнее раскалялись железные стены их тюрьмы.

Все же она поставила молот и кирку поближе к двери, замаскировала их ящиками и присела на один из них рядом с выходом.

Стены нагрелись до такой степени, что к ним нельзя было прикоснуться. Женщины обливались потом и задыхались от духоты. Губы потрескались от жажды. Шершавый язык с трудом умещался во рту. Они с надеждой прислушивались к звукам, доходившим до них извне, — реву моторов, скрежету рычагов и крикам солдат. Судя по всему, карьер все-таки постепенно пустел.

Анюта думала о том, что могло случиться с Джузеппе. Может, его тоже взяли в плен, а может, убили. В конце концов, они сами чудом спаслись, но это не значит, что опасность миновала.

Она опять вспомнила Юрия Ивановича Костина.

Жаль, что им так и не удалось поговорить. Вероятно, никогда не удастся встретиться. И кто знает, возможно, его давно уже нет в живых… А может, вскоре умрет и она… Анюта не строила иллюзий относительно своего будущего и наверняка бы не поверила, если бы ей сообщили, что Костин до сих пор жив, и уже не раз вспоминал о ней, и тоже жалел, что вел себя по большей части сухо и официально.

А ведь там, в Хороге, он чуть было не сделал ей предложение, но вовремя одумался, потому что был из тех, кто никогда не знал, куда через минуту позовет его труба…

Ее печальные мысли прервал скрипучий голос.

Галина Ивановна капризно произнесла:

— Я хочу пить.

— Я тоже, — отрезала Анюта, — но воды нет, поэтому помолчите.

Снаружи что-то происходило. Анюта приложила палец к губам и выразительно посмотрела на Галину Ивановну. Затем подошла к двери и выглянула в щель. Карьер опустел, но метрах в десяти от их сарая сидел на корточках солдат. Он устроился в тени отвала породы и, кажется, дремал. Автомат лежал у него на коленях. Девушка поняла, что к ним все-таки приставили часового. Она подошла к Галине Ивановне, вновь отобрала у нее сумочку и вынула из нее кошелек. Женщина всполошилась:

— Как вы смеете? Это мои деньги!

— Тихо! — прикрикнула Анюта. — Вы ведь хотите пить? А я сейчас постараюсь купить немного воды. — Она посмотрела на толстую пачку банкнотов. — А может, и освобождение, если вы опять не приметесь орать. — Галина Ивановна захлопнула рот, а Анюта подошла к двери. Она не знала местного языка, кроме двух-трех обиходных выражений. Но надеялась объясниться с помощью денег. Этот язык понятен всем.

Она приблизила лицо к щели и громко крикнула:

— Эй, ты! Подойди сюда!

Солдат лениво повернул голову и уставился на дверь. Перед его глазами возникла радужная бумажка, по виду смахивавшая на крупную денежную купюру. Он нехотя поднялся, взял автомат на изготовку и стал медленно приближаться, поглядывая настороженно и вместе с тем заинтересованно. Но только протянул руку к купюре, как она исчезла, и женский голос произнес:

— Вода… вода… пить…

Солдат в недоумении стоял перед дверью.

— Принеси воды. Вода… вода… Пяндж… Кардарья… — настойчиво повторяла Анюта, — река… вода… пить…

Наконец до солдата дошло, что от него требуется, или, возможно, он вспомнил давние уроки русского языка. Он почесал в затылке, лицо его прояснилось.

— Вода, вода, — повторил он вслед за Анютой, — пить… — и сделал вид, что пьет.

— Да, да, — подтвердила Анюта. — Вода — деньги. Деньги — тебе, но сначала принеси воды.

Солдат разразился каскадом слов на родном языке, затем быстро закивал и отошел. Анюта с облегчением вздохнула. Мысли о глотке холодной воды чуть не свели ее с ума. Горло пересохло, язык, словно наждак, царапал небо. Но здравый смысл все-таки не покинул ее. Солдат вряд ли станет открывать дверь. Для этого надо было оттянуть в сторону тяжелый рельс. Но как он тогда передаст воду? Она с трудом подняла молот и стукнула по одной из дверных планок. От доски отломился приличный кусок, и, поддай она молотом еще раз, вся бы дверь развалилась на куски. Но девушка не решилась ударить вторично, понимая, что это может вызвать непредсказуемые последствия. Солдат мог уличить их в желании убежать и открыл бы стрельбу.