в желчный проток, как в некое сито, а не миновала его и стремительно не проносилась в большее по размеру устье, повинуясь закону усвоения.

Единственные ли это непреодолимые противоречия, которые таит в себе учение Эрасистрата, или эти трудности наиболее значительные и до того бросающиеся в глаза, что не укроются и от малого ребенка?

6. Если присмотреться внимательно, то даже в вопросе о питании, о котором идет речь во второй книге «Общих положений», ему не удается избежать тех же самых противоречий. Согласно одному постулату, пустота требует заполнения (на это мы уже указывали), отсюда он смог сделать заключение исключительно о венах и о находящейся в них крови. Ведь если что-то вытекает через их устья и рассеивается по организму и если не может образоваться совершенно пустое пространство, а вены не могут сжаться (это последнее от него ускользнуло), было бы необходимо признать, что каждая следующая порция крови заполняет пространство, освобождающееся по мере оттока утекающей крови. Именно так наши вены будут получать питание, извлекая пользу из содержащейся в них крови. А как быть с нервами, ведь в них нет крови, как в венах? На это легко можно было бы сказать, что они притягивают питание из вен. Но Эрасистрат этого не желает. И как же он справляется с этой трудностью? Он полагает, что нерв имеет свои собственные вены и артерии, представляя собой что-то вроде веревки, которую сама природа сплела из трех разных тонких тесемок. Ведь он, выдвигая эту гипотезу, полагал таким образом уйти от теории притяжения: ведь нерв, содержащий в себе собственный сосуд, не будет нуждаться в другой, настоящей крови, притекающей снаружи из расположенного рядом сосуда, и этого фантастического сосуда, существующего только в теории, для питания нерва будет достаточно.

Однако Эрасистрат вновь сталкивается с затруднением. Ведь этот маленький сосуд будет питать самого себя, но питать расположенный рядом нерв или артерию он уже будет не в состоянии, если у них не будет естественной способности привлекать пищу. Ведь если даже признать теорию заполнения пустоты, то как нерв, будучи простым, сможет притягивать пищу, наподобие сложно устроенных вен? Ведь хотя и есть в нем своего рода полость, но заполнена она не кровью, а душевной пневмой. В нашем рассуждении нам нужно, чтобы питательные вещества как-то проникали не в саму полость, но в сосуд, который ее содержит, независимо от того, нуждается он только в питании или одновременно и в росте. Как же мы направим туда питательные вещества? Ведь этот простой сосуд до того мал и до того мал каждый из двух других, сплетенных с ним сосудов, что если проколоть его в любом месте тончайшей иглой, то пронзишь насквозь все три сосуда разом. Поэтому ощутимого совершенно пустого пространства в нем нигде быть не может, а то пустое пространство, которое существует только в воображении, не могло бы побудить новое содержимое снова и снова заполнять пустоту.

Здесь мне снова хотелось бы обратиться к Эрасистрату и спросить его об этом элементарном малом нерве: действительно ли он является единым и сплошным, или он состоит из множества мельчайших тел, как это предполагали Эпикур, Левкипп и Демокрит? Вижу, что последователи Эрасистрата расходятся во мнениях и по этому поводу. Одни считают, что единый и сплошной: в противном случае Эрасистрат бы не называл его простым, но кое-кто осмеливается и его разделить на другие, элементарные составляющие. Но если он является чем-то единым и сплошным, то, что уйдет из него благодаря явлению, которое медики называют неощутимым испарением, никакого пустого пространства в нем не оставит. Ведь в результате будет уже не нечто единое, а множественное, разделенное пустотами. Если же они составлены из множества мельчайших тел, то мы, как говорится, черным ходом попали прямо к Асклепиаду, коль скоро мы полагаем, что существуют такого рода несопряженные частицы. Тогда, опять-таки, нам придется отказать природе в творческом начале, ведь это неизбежно вытекает из предположения, что такие частицы существуют.

Именно поэтому мне кажется, что некоторые из последователей Эрасистрата допускают разделение простых сосудов на элементарные составляющие по своему сугубому невежеству. И мне уже безразлично, остановимся мы на первой или второй версии: их взгляды на питание неизбежно окажутся нелепыми. Если считать, что эти простые и малые сосуды, вместе составляющие большие и ощутимые нервы, являются сплошными, пустоту в них заполнить невозможно, потому что в сплошном нет пустоты, даже если оттуда что-то утекает. Ведь оставшиеся частицы сходятся друг с другом, как это видно на примере воды, и вновь становятся чем-то единым, занимая целиком место того, что прежде их разделяло. Если же придерживаться точки зрения других приверженцев Эрасистрата, то заполнение пустоты также невозможно, ибо ни один из упомянутых мельчайших элементов в этом не нуждается. Ведь этот принцип действует, если мы имеем дело с чем-то ощутимым, а не с тем, что существует только в теории, как это открыто признает и сам Эрасистрат, утверждая, что предметом рассмотрения для него является не та пустота, которая понемногу заполняет пространство между частицами, но пустота явная, ощутимая, обширная, великая и очевидная — или как еще заблагорассудится тебе ее назвать. Разумеется, сам Эрасистрат утверждает, что совершенная пустота не может быть ощутимой, я же ко многим существующим терминам добавил в нынешнем моем рассуждении термин, вносящий ясность.

Тут, мне кажется, лучше нам как-то поддержать последователей Эрасистрата (раз уж мы об этом заговорили) и посоветовать им, если они делят на другие элементарные тела сосуд, который Эрасистрат называет первичным и простым, отказаться от этого мнения. Ведь помимо того, что они при этом ничего для себя не извлекают, так еще и расходятся с Эрасистратом в этом вопросе. Ясно, что они из этого ничего не извлекают, ведь, опираясь на данное мнение, невозможно отделаться от сложности, которая связана с вопросом о питании. И мне кажется очевидным, что это мнение идет вразрез с воззрениями Эрасистрата, ведь оно объявляет сложным то, что он называет простым и первичным, и отказывает природе в творческой силе. Ведь если мы не допустим в этих простых образованиях определенного единства сущности, но дойдем до неупорядоченных и неделимых частиц, мы начисто откажем природе в ее творческой силе, как все врачи и философы, которые берут эту гипотезу за отправную точку.

Ведь согласно этой гипотезе, природа вторична, а не первична по отношению к частям живого организма. А формировать и созидать — это задача не того, что появилось следом, а того, что предшествовало. Поэтому нам обязательно придется предположить, что функции природы, при