нас в заблуждение, ссылаясь на то, что исследование этих жидкостей не приносит никакой пользы. Но, — богов призываю в свидетели! — выходит, как пища переваривается в желудке, знать полезно, а как желчь появляется в венах — это знание нам ни к чему? Стало быть, важно не упустить только, как желчь выводится, и не задумываться о том, как она зарождается? Не лучше ли с самого начала помешать секреции большего количества желчи, чем трудиться над тем, чтобы длительное время выводить то, что образовалось. Удивления достойны и сами сомнения: считать, что желчь зарождается в теле, или утверждать, что она содержится в пище и приходит в организм извне. Ведь если в этом сомневаться незазорно, отчего бы нам не порассуждать и о крови: зарождается ли она в теле или рассеяна в пище, как заявляют те, кто придерживается теории гомеомерий. И уж точно намного полезнее было бы исследовать, какой вид пищи согласуется с кроветворением, а какой расходится, чем исследовать, с какой пищей желудок легко справляется и с какой вступает в противоборство. Потому что выбор между легкой и тяжелой пищей касается только пищеварения, а выбор между двумя видами пищи, о которых упомянуто выше, — зарождения полезной крови. Ведь не равным образом важно то, что пища в желудке переваривается с трудом, и то, что не образуется полезная кровь. Как же не стыдно Эрасистрату, что он, разбирая расстройства пищеварения (часто ли они случаются и много ли тому причин), о сложностях кроветворения не только ни единого слова, но даже ни единого слога не сказал? В самом деле, кровь в венах на поверку может оказаться вязкой и жидкой, у одних — краснее, у других — желтее, у третьих — чернее, у четвертых — скорее напоминающая флегму. А если прибавить, что кровь может неприятно пахнуть, и не одним каким-нибудь образом, а весьма различно (что трудно описать словами, но легко распознать органами чувств), то всякому ясно, что легкомыслие Эрасистрата придется сурово осудить за то, что он пренебрег теорией, столь необходимой для практики врачебного искусства.

Ведь совершенно ясно, что заблуждения по поводу водянки логически вытекают из этого попустительства. Разве не свидетельствует о крайней небрежности Эрасистрата представление о том, что узость проходов не дает крови проникнуть глубоко в печень и что водянка не может возникнуть ни при каких иных обстоятельствах? Только человек с совершенно неповоротливым умом и напрочь лишенный внимания к повседневным случаям врачебной практики способен вообразить, что причиной водянки всегда является уплотнение в печени, а не состояние селезенки или другого какого-нибудь органа. И мы не раз и не два, но часто видели, как водянка случалась при хронических геморроях, которые были остановлены, либо из-за крайнего охлаждения, вызванного чрезмерной потерей крови. Точно так же у женщин: как совершенное прекращение месячных очищений, так и неумеренная потеря крови при сильных кровотечениях из матки, по нашим наблюдениям, часто вызывали водянку, а у некоторых к этой болезни приводило и так называемое женское истечение. Я оставлю в стороне те случаи водянки, когда она начинается в паху или в каких-то других важных участках тела: эти примеры ясно изобличают мнение Эрасистрата, хотя и не так наглядно, как те виды водянки, которые вызваны сильным охлаждением всего тела. Ведь первая причина разных видов водянки — это результат нарушения кроветворения, что очень напоминает диарею как следствие несварения пищи. И, разумеется, при таких случаях водянки ни печень, ни какие-либо другие внутренности не отвердевают.

Однако, глядя с высокомерным пренебрежением на такие вещи, которые не презирали не только Гиппократ, Диокл, Праксагор или Филистион, но также и ни один из прославленных философов — ни Платон, ни Аристотель, ни Феофраст, — премудрый Эрасистрат минует, оставляя в стороне, важные действия природы, точно это какой-то пустяк и рутинная часть врачебного искусства. Эрасистрат даже не удосужился прокомментировать, правильно или ошибочно они единодушно утверждают, что в телах всех живых существ все управляется элементами: теплым, холодным, сухим и влажным, причем одни из элементов действуют, а другие — испытывают воздействие; что теплое среди них обладает наибольшей силой во всех видах естественной деятельности, в особенности при зарождении жидкостей организма. Впрочем, не соглашаться с множеством прославленных ученых и полагать, что автору известно нечто большее, — это само по себе еще незазорно, а вот не удостоить ответом и даже не упомянуть о столь прославленной доктрине — это признак удивительного высокомерия.

На самом деле в научных прениях Эрасистрат — человек совершенно ограниченный и крайне недалекий. В своем сочинении «О пищеварении» он ревностно спорит с теми, кто считает пищеварение процессом гниения пищи, в трактате «Об усвоении» — с теми, кто считает, что кровь передается по венам только благодаря близкому расположению артерий, а в труде «О дыхании» — с теми, кто утверждает, что воздух в легких со всех сторон подвергается стеснению. Он также, не дрогнув, стал возражать тем, кто считает, что моча поступает в мочевой пузырь в виде пара, и тем, кто думает, что питье устремляется в легкие. Таким образом, он охотно выбирает среди всех самые уязвимые учения и в основном занимается опровержениями. Что же до теории зарождения крови, которая ничуть не менее значительна, чем теория разжижения пищи в желудке, то он не снизошел до полемики с кем-либо из древних, а сам не осмелился предложить какую-нибудь новую мысль, хотя в начале своего сочинения «Общие положения» он и пообещал рассказать, как и посредством каких органов совершаются все природные действия в организме живых существ.

Выходит, если врожденная функция пищеварения слабеет, то у животного делается несварение, а если то же самое случится с функцией превращения переваренной пищи в кровь, то никакой болезни не произойдет? Следует ли полагать, что только эта функция у нас точно из стали и не подвержена изменениям? Или есть какое-то другое проявление этой болезни, помимо водянки? Итак, очевидно, что Эрасистрат во всех прочих вопросах, не колеблясь, опровергал самые слабые теории, а в этом вопросе не осмелился возражать своим предшественникам, да и сам не посмел сказать что-нибудь новое, тем самым признавая, что его собственная позиция оказалась несостоятельной.

Ведь что было сказать о крови человеку, который ни во что не ставил внутреннюю теплоту? Что ему было сказать о желтой или черной желчи или о флегме? То, что, клянусь Зевсом, вероятно, желчь поступает извне напрямую, вместе с пищей. Эрасистрат примерно это и говорит: «Нет никакой пользы для практической медицины в том, чтобы разбираться, появляется жидкость такого рода при переработке пищи в