и совсем ее расстроить. Если же у больного начинается жар, пищеварение тотчас расстраивается, и мы не ошибемся, сказав, что тотчас нарушается естественная деятельность желудка. Однако следует определиться, что является причиной этого нарушения. Ведь ни рана, ни бубон не могут нарушить нормальное функционирование желудка, иначе это произошло бы еще до начала лихорадки. А раз это не так, ясно, что причина в избыточном количестве тепла в организме. Ведь появлению бубона сопутствуют два дополнительных симптома — изменение в движениях артерий и сердца и избыток природной теплоты. Однако изменение движения артерий и сердца не только совершенно не повредят функционированию желудка, но даже принесут пользу тем животным, у которых, как полагает Эрасистрат, пневма, попадая в пищеварительную систему через артерии, весьма способствует пищеварению. Стало быть, единственная возможная причина расстройства деятельности желудка — это избыточный жар. А ведь теперь пневма поступает интенсивнее, без перерыва и в большем количестве, чем прежде. Получается, что животные, у которых пищеварение происходит за счет пневмы, при таком положении дел будут только лучше переваривать; между тем из-за дополнительного обстоятельства — избыточного жара — должно наступать несварение. Очевидно, что заявлять, что у пневмы есть особое свойство, которое способствует пищеварению, и тут же утверждать, что это особенное нарушается в случае лихорадки, — значит так или иначе признавать нечто нелепое. Ведь если снова задать вопрос, что заставляет пневму измениться, они в ответ смогут назвать только избыток теплоты, в особенности если речь идет о пневме в области желудка; а между тем к бубону она даже не может приблизиться!

Впрочем, зачем здесь упоминать тех животных, у которых особенность пневмы, возможно, и играет важную роль, если речь идет о людях, у которых пневма не играет никакой роли, или если и играет, то совершенно незначительную? Однако Эрасистрат и сам соглашается, что у больных лихорадкой нарушается пищеварение, и говорит о нарушении деятельности желудка, называя причину, и не приводит никакого другого основания, кроме избыточной теплоты! Но если избыточный жар нарушает пищеварительную деятельность не случайно, а по своей сущности и функции, то его можно отнести к первичным болезням.

Однако невозможно, чтобы несоразмерное увеличение жара принадлежало к числу первичных болезней, а причина нормальной природной деятельности в то же время не заключалась бы в соразмерном смешении элементов. Поэтому невозможно, чтобы неправильное смешение элементов вызывало первичные болезни из-за чего-то иного, кроме расстройства соразмерного смешения. Ведь если организм нормально функционирует, пока все элементы в нем находятся в равновесии, то при нарушении этого равновесия происходят первичные сбои естественной деятельности.

Полагаю, что те, кто способен делать логические выводы, получили достаточно доказательств, что, согласно самому Эрасистрату, соразмерная доля тепла при смешении элементов — причина нормальной деятельности организма. Однако если это так, ничто не мешает нам говорить, что при каждом виде естественной деятельности правильное его смешение приводит к хорошему состоянию, а неправильное — к плохому. А если это так, следует полагать, что пропорциональная доля тепла в организме способствует образованию крови, а непропорциональное — желчи. Так, мы предсказуемо находим, что желчь в большом количестве образуется в горячие периоды жизни, в теплом климате, в теплое время года, при горячих состояниях организма, горячих темпераментах человека, занятиях и образе жизни, а также при горячих болезнях.

Те же, кого смущает вопрос о том, в организме у человека образуется желчь или содержится в пище, но не смущает наблюдение, что у безупречно здоровых людей, когда они, вопреки обыкновению, волею обстоятельств вынуждены голодать, во рту чувствуется горечь, цвет мочи напоминает желчь, а желудок терзает резь, — эти люди точно вчера на свет родились и незнакомы с тем, что в мире делается! А ведь кто не знает, что достаточно что-нибудь поварить подольше, как оно становится сначала солоноватым, а потом горчит? Даже если тебе вздумается отварить мед, самый сладкий из всего съедобного, ты обнаружишь, что и он стал горьким. Раз это происходит с любой пищей, пусть и не горячей по природе, если ее долго варить, так же естественным образом обстоит дело с горячим по природе медом. Отчего же мед не становится при варке еще слаще? Дело в том, что в нем изначально присутствует ровно столько теплоты, сколько было необходимо для того, чтобы произвести сладкое. Дополнительное тепло извне было бы полезно при недостатке внутреннего тепла, но здесь оно наносит вред и нарушает правильную пропорцию, поэтому от варки быстрее всего остального на поверку оказывается горьким именно мед. По этой же причине мед с легкостью перерабатывается в желчь у тех людей, кто горяч по природе и находится в расцвете сил. Ведь горячее, приближаясь к горячему, обязательно приводит к дисбалансу смешения элементов и быстро превращается в желчь, а не в кровь. Поэтому для того, чтобы мед способствовал кроветворению, нужен человек холодного темперамента и такого возраста, когда организму свойственно остывать. Выходит, Гиппократ совершенно правильно предписывал людям, у которых по природе много горькой желчи, не употреблять мед, так как очевидно, что у них и без того горячий темперамент. Впрочем, не один Гиппократ, но вместе с ним все врачи говорят, что мед плох при желчных болезнях, но хорош в старости. Одни обнаружили это, следуя указаниям самой природы, другие — опытным путем. Ведь даже врачи-эмпирики делают такие же наблюдения: мед хорош для старика, но не для молодого человека, вреден человеку желчному, а флегматику идет на пользу. Точно так и с болезнями: при желчных болезнях мед плох, а при болезнях, сопровождающихся обилием флегмы, — хорош. Одним словом, если тела горячие либо по природе, либо по болезни, либо в силу возраста, либо из-за времени года или климата, либо из-за рода занятий, то мед производит желчь, а в противоположном случае — кровь.

Но ведь, действительно, невозможно, чтобы одна и та же пища у одних порождала желчь, а у других — кровь, если и желчь, и кровь производятся не в самом организме. Допустим, каждый вид пищи на самом деле изначально содержал бы в себе желчь, а не производил ее в результате переработки в телах живых существ. Тогда один и тот же вид пищи во всех телах производил бы ее в равном количестве. Тогда у тех, кто отведал горького, горькая пища, думаю, производила бы желчь, а у тех, кто попробовал что-то хорошее и сладкое, даже капли желчи от этого не появилось бы. И не только мед, но любая другая сладкая пища в упомянутых телах, горячих по той или иной причине, с легкостью превращается в желчь.

Впрочем, я