И вдруг лицо его просияло так, что даже Лютава удивилась.

– Я знаю! – выдохнул он. – Она… говорила мне!

– Что говорила? – Лютава тревожно сдвинула брови.

– Говорила… что ждет меня… в подземелье Кощеевом.

Хортеслав отсутствующим взором смотрел перед собой, а в памяти его разворачивалось пережитое однажды ночью. Он сам не знал толком, во сне это было или наяву. Тогда, в ночь Осенних Дедов, невеста приходила к нему, пока все спали. Уверяла в своей любви, сокрушалась о долгой разлуке. «Приезжай скорее! – слышался ему шепот, полный горячей мольбы. – Жду я тебя в подземелье Кощеевом, и нет мне без тебя никакой радости…» Он не помнил точных слов, но хорошо помнил ее торопливые объятия, ее горячие слезы у себя на щеке. Она и словом не обмолвилась о воле богинь, посылающих ее в святилище. Полно, да уж не силой ли ее отправили к Велесу?

– А она сама ли захотела на Десну? – Нахмурившись, Хортеслав прямо глянул на Лютаву, и у нее дрогнуло сердце, словно перед ней встал сам Перун. – Своей ли волею она под землю пошла?

Красовит, не вступавший в беседу, ощутил желание шагнуть вперед: в этом рослом парне он чувствовал явную угрозу.

– Она пошла туда по зову богинь и по своей доброй воле, – спокойно и твердо ответила гостю Лютава. – Могу поклясться тебе в этом именем праматери племени нашего, Всеотрады, Дунаевой дочери, и сестер ее Боримары и Зимодары. Приезжай в Ладин день на Десну, и там твоя невеста из-под земли прямо к тебе и выйдет. Встретишь ее, как Перун по весне Ладу встречает, и увезешь с собой.

Хортеслав больше вопросов не задавал и позволил усадить себя за стол. Пир пошел своим чередом. Красовит, как хозяин, поднял братину во славу богов и пустил по кругу; когда она обошла стол и вернулась, он вновь поднял ее за здоровье гостей и благополучие их дома. За столами, где тесными рядами сидели крас-городские старейшины и отроки приезжих, гудели разговоры. Потом Радом достал гусли и в честь гостей сыграл песнь о том, как витязь Дунай поймал белую лебедь-Лелю и взял в жены. Все шло спокойно и достойно, и все же Красовит с трудом скрывал беспокойство. Лютава так ловко все объяснила, что послы не могли обвинить их в нарушении слова. Но воевода, как умный человек, понимал: тревоги на этом не окончены.

– Что мы дальше-то делать будем? – шептал он на ухо жене, склоняясь к ней под прикрытием общего говора. – Думаешь, в Ладин день она из-под земли выйдет и к жениху отправится? Князь Бранята так ее и отпустил!

– Бранята ее отпустит, если ему привезут его собственную невестку, племянницу мою, – шепотом отвечала Лютава, краем глаза не забывая следить за столом и челядью и даже мимолетно улыбаясь гостям. – Он не сможет отказаться, ведь тогда и ему пришлось бы нарушить слово.

– Но где ты ее возьмешь, племянницу? У вас там темное дело какое-то было: говорили, не то умерла она при рождении, не то ее леший унес…

– Как унес, так и назад принесет. Не тревожь сердца своего, друг мой любезный. То не твоя печаль.

Однако у самой Лютавы было о чем тревожиться, хотя она не делилась этим с мужем. Хортеслав уверял, что сама невеста рассказала ему о своем заключении в Кощеевом подземелье. Как это могло произойти? Хортеслав никак не мог встретиться с Унеладой, иначе сейчас не спрашивал бы, где она. И тем не менее располагал более точными сведениями, чем родной отец невесты. Только сама Лютава знала, что происходит, и не понимала, как это мог узнать будущий зять.

* * *

Шла пора зимних павечерниц, и женское население Крас-городка собиралось, чтобы вместе «прясть, ткать и узоры брать». Едва закончилась пора осенних свадеб, и многие вчерашние невесты красовались в пышном уборе молодух, пылая при свете лучин, будто гроздья рябины. Незамужними оставались только девушки лет тринадцати-четырнадцати, еще не приготовившие приданое – Лели будущих весенних гуляний. Среди них случился переполох: как же, из-за тридевяти земель приехали полоцкие отроки! Своих местных женихов они всех знали, даже загодя переделили их между собой, и новые лица вызывали жгучее любопытство. Дружину Хортеслава составляли главным образом такие же, как он, неженатые отроки, примерно ровесники. Иные девы смущались и прятались друг за друга, иные смело окидывали пришельцев вызывающими взглядами из-под поднятого для приличия рукава.

Хоть и не достигнув цели, полочане не могли сразу уехать: требовалось время отдохнуть и показать, что они ценят воеводское гостеприимство. Красовит отложил свой собственный отъезд в гощение и возил полоцкого княжича на ловы, загоняя оленей и волков. А по вечерам в обчине горели огни, собирались девушки, приходил Радом с гуслями и пел про молодого дрозда, который «по водичку пошел, молодичку нашел». Рабочая часть павечерниц в эти дни кончалась очень рано, девки становились в круг, и начинались пляски. Полоцкие отроки перезнакомились с крас-городскими девушками, и даже иные из новых молодух не отказывались порой вступить в беседу. Затевались игры, шум стоял до самой полуночи.

Время проходило весело. Хортеслав держался учтиво, показывал себя молодцом на охоте или в шуточных поединках с местными удальцами, пел и плясал на павечерницах, показывая не меньше ловкости, чем во всем прочем. Но порой на его мощный лоб набегала тень: что-то шло не так.

– Что не весел? – Радом хлопал его по плечу и подмигивал. – Что головушку повесил?

Хортеслав принуждал себя улыбаться, да и сам не мог сказать, что его тревожит. Часто, сидя в просторной и богатой воеводской избе, он оглядывался, обшаривал взглядом лавки и укладки, словно пытался разглядеть на них след своей исчезнувшей невесты. Но улетела лебедь белая, даже перышка на память не оставила! Хоть бы платочек передала для жениха! Показывать приданое раньше свадьбы нельзя, но Радом увлеченно описывал шитые и браные рушники, настилальники, платье цветное из греческих шелков, тканые пояса, сорочка куниц и бобров и все прочее – на тридцати возах не увезешь!

Но не приданое было нужно Хортеславу. Он искал в этом доме и не находил никакого отклика души той, что так его любила, несмотря на разлуку, что дважды находила к нему дорогу через незримые тропы Нави. Зная, кто ее мать, он не удивлялся этой способности своей невесты. Лишь жалел, что не нашел ее лебединых крыльев, чтобы спрятать и навсегда оставить свою Лелю рядом с собой.

И не верилось, что окружавшие его в Крас-городке люди на самом деле знали ту девушку, о которой он мечтал.

К тому же с приходом зимы на него навалилась усталость. Не имея никакого дела, Хортеслав поднимался с постели поздно, и то с трудом. Казалось, снег, что падал почти каждый день, скапливался пуховыми горами у него на груди. Порой ему снилось, будто он спит, раскинувшись на весь белый свет, и от его дыхания содрогаются облака. А над ним склоняется девичье лицо; темно-серые, как грозовые тучи, глаза глядят на него с любовью, тонкие пальцы перебирают его кудри и касаются пылающего лба, освежая его, словно пышные хлопья первого снега. Он хочет протянуть к ней руки, обнять – и не может шевельнуться, не может даже поднять веки и не знает, действительно ли она сидит над ним или только снится…