только великое общественное признание, богатство и слава, но и священное чувство любви – взаимной, страстной и безоглядной. В певицу безумно влюбился блестящий конногвардейский офицер – потомок известного старинного дворянского рода. Но их разделяло социальное положение. Он – офицер элитного гвардейского полка, она – девушка крестьянского происхождения. В книге воспоминаний «50 лет в строю» генерал-лейтенант граф Алексей Алексеевич Игнатьев писал, что «само принятие офицеров в Конногвардейский и Кавалергардские привилегированные полки зависело не от начальства и даже не от царя, а прежде всего от вынесенного общим офицерским собранием решения. Это собрание через избираемый им суд чести следило за частной жизнью офицеров и главным образом за выбором невест.

Офицерские жены составляли как бы часть полка, и потому в их среду не могли допускаться не только еврейки, но даже дамы из самых богатых и культурных русских, однако, не дворянских семейств. Моему товарищу, князю Урусову, женившемуся на дочери купца Харитоненко, пришлось уйти из полка, при этом ему даже запретили явиться на свадьбу в конногвардейском мундире». Однако очевидцы полагают, что в данном случае личная просьба к суду чести Конногвардейского полка императора Николая II и шефа полка – российской императрицы позволили, в порядке исключения, получить молодым влюбленным разрешение на брак офицера-конногвардейца с крестьянкой Анастасией Вяльцевой. Медовый месяц новобрачных прервала Русско-японская война 1905 г. Супруг Анастасии Вяльцевой Василий Викторович Бискупский, воевавший на Дальнем Востоке, в одном из боев был тяжело ранен в грудь. Узнав об этом, певица, расторгнув многотысячные контракты, снарядила на собственные средства санитарный поезд и отправилась на Дальневосточный театр военных действий в качестве сестры милосердия, отыскала мужа в харбинском госпитале и выходила его.

После войны любящие супруги счастливо зажили в Петербурге. Их квартира в доме на набережной Мойки, 84, занимала два этажа этого большого здания. Вяльцева по-прежнему много выступала, но однажды во время концерта прямо на сцене упала в обморок. Результат консультации у столичного медицинского светила оказалась печальным: у Анастасии Дмитриевны обнаружили лейкемию. Зная о возможном неблагоприятном исходе своего недуга, певица составила завещание, согласно которого свои средства она оставляла городу с условием строительства на них либо больницы ее имени для рожениц, либо приюта для внебрачных детей. В случае отказа городских властей от ее условий, Вяльцева распорядилась продать принадлежащие ей дома и имущество и передать вырученные денежные средства в столичный университет для учреждения именных стипендий крестьянским детям.

Столичные газеты ежедневно публиковали информацию о состоянии здоровья «Несравненной», печатавшуюся под рубрикой «Болезнь Вяльцевой».

В квартире дома № 84 на набережной Мойки 4 февраля 1913 г. Анастасия Дмитриевна Вяльцева скончалась, ей было сорок два года. Последними словами певицы, обращенными к находившимся в квартире друзьям, были: «Все было так прекрасно, жаль, что так быстро кончилось…»

А.Д. Вяльцеву похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. По рапортам полиции в последний путь знаменитую русскую певицу провожали 150 тысяч человек от дома на набережной Мойки. Гроб с ее телом весь путь до Александро-Невской лавры несли на руках. На Невском проспекте приостановили транспортное движение. Анастасию Дмитриевну Вяльцеву похоронили рядом с могилой Веры Федоровны Комиссаржевской.

Начавшаяся Первая мировая война не позволила выполнить условия ее завещания.

В 1914 г. родные певицы заказали известному скульптору С.Н. Судьбину мраморное надгробие. Заказ был вскоре выполнен, и супругу сообщили, что «памятник готов, но так как его изготовили в Париже, то он может быть доставлен в Петроград лишь после окончания Мировой войны». Война и последующие революционные события привели к тому, что след этой надгробной скульптуры навечно затерялся во Франции. В 1915 г. на могиле А.Д. Вяльцевой установили часовню-склеп, сооруженную в стиле модерна, по эскизам будущего первого главного архитектора Ленинграда Льва Александровича Ильина. Склеп оформляла ажурная решетка, стены облицевали мрамором. В склеп вела мраморная лестница, где стоял гроб Анастасии и ее матери Марии Тихоновны, скончавшейся в том же 1913 г. Все последующие годы часовня охранялась семьей от постоянных попыток грабежа и разрушения. Бессильный противостоять вандализму, брат певицы вынужден был наглухо замуровать вход в склеп. В XXI столетии в петербургских газетах опубликовали сообщение о том, что на средства, выделенные губернатором города Брянска, часовню с захоронением певицы А.Д. Вяльцевой капитально отреставрировали.

В завершение остается добавить, что князь Николай Федорович Касаткин-Ростовский умер в 1908 г. в Санкт-Петербурге от кровоизлияния в мозг в возрасте шестидесяти лет. Его супруга – княгиня Надежда Карловна – скончалась накануне Февральской революции в 1917 г. Наследникам князя Николая Федорова (его детям) – Федору Николаевичу поэту публицисту полковнику лейб-гвардии Преображенского полка, Николаю Николаевичу и дочерям Надежде, Софии и Александре на очень короткий срок довелось стать последними владельцами 3121 десятин земли в Курской и Самарской губерниях, богатых поместий и большого петербургского доходного дома.

После Февральской революции 1917 г. потомки князя сумели приспособиться к переменам и перестроиться. Поэт Александр Блок в своем очерке «Сограждане» тогда писал, что: «… это оказалось нетрудно. На одежде владельцев дома и солидных арендаторов его квартир появились тогда шелковые красные банты, на периодических раутах и официальных встречах вместо царского гимна исполняли „Марсельезу“, а за вечерним чаем теперь считалось хорошим тоном вести беседы об Учредительном собрании».

Однако подобное продолжалось весьма недолго. После Октября 1917 г. и прихода к власти большевиков многие квартиры дома № 84 опустели, а их обитатели в панике бежали из Петрограда и разделили участь многих эмигрантов, окончивших свои дни вдали от родины.

Декретом новой власти имущество князя Н.Ф. Касаткина-Ростовского и его доходный дом № 84 на Мойке национализировали. В Петрограде в отцовском доме остались лишь его дочь София Николаевна и сын Николай Николаевич, отказавшиеся покидать родной город и уезжать за границу. В 1918 г., во время Красного террора, потомков древнего княжеского рода арестовали и расстреляли.

А потом пришли иные времена и доходный дом зажил иной жизнью. В 2001 г. дом № 84 на набережной реки Мойки комиссией КГИОП включен в «Список вновь выявленных объектов, представляющих историческую, научную, художественную или иную культурную ценность».

Пенаты «Микеланджело Севера»

В блестящей плеяде французских архитекторов, вошедших в число изменивших облик Северной столицы, одно из первых мест занимает Огюст Монферран – мастер грандиозного таланта. Все историки-градостроители единодушно считают, что только зодчие мирового уровня способны достичь триумфа, подобного выпавшему на долю неизвестного молодого и недостаточно опытного архитектора, назначенного через полгода после своего приезда в 1816 г. в Россию придворным архитектором и главным проектировщиком и строителем грандиозного кафедрального собора Империи.

На торжественном открытии собора в 1858 г. присутствовал французский писатель Александр Дюма-отец. Пораженный величием постройки и талантом своего земляка, сотворившего неподалеку, на Дворцовой