Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изо всех сил следи за своими зубами, не то их у тебя кто-нибудь отберет.
Иногда тебе предлагают скидку, и это страшно глупо.
Все проверь, и пошли отсюда.
А это Ханна. Я должна ей денег, и мне придется перепрыгнуть через всех этих детей с катетерами.
Здесь так много катетеров, и все были рады, что у миссис Ипе есть луковицы. Но как она хороша, эта девочка. Ты вот не удалила мне катетер, а она удалила. Она настоящая парайя, а ты забыла, что значит быть ею.
Кто-то пришел, а потом еще кто-то и еще кто-то.
Это настоящее потрясение — то, что ТЫ задаешь свои правила всем. Но я надеюсь, что люди будут подчиняться мне.
Я во главе. Очень трудно лишаться власти, и ты скоро, без сомнения, это поймешь. Аннамма — самая спокойная женщина в нашей общине.
Кто такая Аннамма, которая играет Шерлока Холмса, и кто Шерлок Холмс? Она превосходна в обеих ролях. Она была моим главным учителем, и как прекрасно она умерла. Она пришла домой и заразила меня своим кашлем.
Привет, док. Это моя дочь. Она получила домашнее образование. Она очень зла и отвратительна. Сегодня на скачках она была ужасна, но и я была не лучше. Мы раздавали всем пинки и затрещины.
Я всю жизнь делала смешные вещи. Я произвела на свет ребенка. Вот ее.
Вы видите этого мальчика в грязной одежде и с грязным катетером в руке? Я сидела с ним в грязной речке.
Я чувствую, что окружена евнухами. Это правда?
Музыка… что с ней не так? Я больше не могу запомнить ни одной мелодии.
Слушай… ты слышишь? Это кислород. Он будет булькать до самой смерти. У меня кончается кислород. Но мне все равно, прибудет он или убудет.
Я хочу уснуть. Как было бы хорошо умереть. Оберните мои ноги теплой водой.
Я иду спать и не прошу на это разрешения.
Этот файл hpsf — чук, чук, чук.
Это мой мотор.
После смерти можно уцепиться за облако и получать всю вашу информацию. Потом вам предъявят счет.
ГДЕ МОИ ДЕНЬГИ?
Артериальный порт — это винт Иисуса Христа. Совсем не больно.
Я — просто писающий манекен.
Нравится мне моя задница. Не понимаю, почему доктор Вергезе не хочет, чтобы она осталась в кадре.
Замороженные цветы никогда не вянут. Они висят как новенькие все время. Нам надо поговорить о вазах.
Ты слышишь звучание белых цветов?
Нага нашел лишь небольшую часть записей. Все «стенограммы», если их не выбросили с прочим больничным мусором, составили бы несколько томов.
* * *
Однажды утром, после недели непрерывного стенографирования, Тило, совершенно измотанная, стояла у постели матери, опершись руками на спинку осточертевшего ей стула. Это было самое напряженное время в отделении интенсивной терапии. Врачи делали обход, сестры и санитары тоже были по горло заняты, убирая помещение. Марьям Ипе была сегодня в особенно дурном настроении. Лицо раскраснелось, глаза горели лихорадочным огнем. Она задрала рубашку и лежала в памперсах, бесстыдно раскинув прямые, как палки, ноги. Когда она закричала, то вся палата содрогнулась от почти мужского рева:
— Скажи парайам, что им пора убирать мое говно!
Кровь Тило забыла, куда ей надо течь, сбилась с пути и вся, без остатка, бросилась ей в голову. Не говоря ни слова, Тило схватила стул, взмахнула им, как палицей, и с силой опустила на пол. По палате разнесся треск ломающейся древесины. Иглы повыскакивали из вен. Флаконы задребезжали в корзинках капельниц. Слабые сердца на мгновение замерли. Тило смотрела, как звук продефилировал по телу матери — от стоп до пальцев рук, словно простыня, которую набрасывают на труп.
Тило не знала, сколько времени она так простояла и кто отвел ее в кабинет доктора Вергезе.
Доктор Якоб Вергезе, заведующий отделением интенсивной терапии, был раньше военным врачом в США и в Дели работал всего четыре года. В армии он был заместителем начальника отделения интенсивной терапии и проходил службу в Кувейте, а по окончании срока службы вернулся в Кералу. Большую часть жизни доктор Вергезе прожил заграницей, но, несмотря на это, так и не приобрел американский акцент, что само по себе было удивительно, потому что в Керале даже бытовала такая шутка: одно только получение американской визы уже заставляет человека говорить с акцентом. Всем своим видом доктор Вергезе утверждал, что он истинный местный сирийский христианин и никогда в жизни не покидал штат Керала. Он ласково улыбнулся Тило и велел принести кофе. Он был родом из того же городка, что и Марьям Ипе, и, вероятно, знал все касавшиеся ее слухи и сплетни. Кондиционер работал с полной нагрузкой, и его стук делал атмосферу в кабинете более непринужденной. Тило смотрела на кондиционер так внимательно, словно от этого зависела ее жизнь. Мужчины и женщины в зеленых костюмах и в хирургических тапочках сновали по коридору. У некоторых на резиновых перчатках виднелись пятна крови. Доктор Вергезе посмотрел на Тило поверх очков и, потянувшись к ней через стол, взял ее за руку. Возможно, он не понимал, что пытался успокоить дом, разбитый молнией. От него осталось слишком мало материала для успокоения. После того, как кофе доктора был выпит, а кофе Тило остался нетронутым, Вергезе предложил пойти в палату и извиниться перед матерью Тило.
— Ваша мать — замечательный человек. Вы должны понимать, что это не она изрыгает грубости и непристойности.
— О, но если не она, то кто?
— Кто-то другой. Ее болезнь. Ее кровь. Ее страдания. Наши условности, наши предрассудки, наша история…
— Так перед кем я буду извиняться? Перед предрассудками или перед историей?
Однако, говоря это, она уже шла вслед за доктором по коридору, в палату ОИТ.
Когда они пришли, мать уже была в коме. Она уже ничего не слышала, не видела и находилась по ту сторону истории, предрассудков и извинений. Тило склонилась над ней и, прижавшись лицом к ногам матери, сидела так до тех пор, пока они не остыли. Сломанный стул взирал на них, как печальный ангел. Интересно, откуда мама могла знать, что будет со стулом. Как могла она знать?
«Забудь о сломанных стульях, их здесь много, и можно поменять один на другой».
Марьям Ипе умерла утром следующего дня.
Сирийская христианская церковь не простила ей прегрешения молодости и отказала в отпевании. На похоронах были только школьные учителя и родители нескольких учеников. Простились с Марьям в местном государственном крематории. Тило забрала прах в Дели. Наге она сказала, что ей надо хорошенько подумать, что с ним делать. Больше она не сказала мужу ничего. Урна с прахом с тех пор все время стояла на рабочем столе Тило. Недавно Нага заметил, что она исчезла. Он не знал, то ли Тило нашла место, куда погрузить урну (или развеять ее по ветру, или похоронить в земле), то ли взяла ее с собой на новое место жительства.
