— Эти детали вечером с Камытиным обмозгуем… — Турин захлопнул папку и тронул водителя за плечо: — Не проголодался?

— Никак нет, — бойко ответил тот. — На обед ещё не заработал.

— Это точно, — согласился Турин, — однако подбрось-ка меня к «Счастливой подкове», только за квартал останови, прогуляюсь я. А ты бумаги свези в контору. Заправь машину на полную и подкрепись. Жди меня возле отдела, сам туда доберусь.

Витёк привык к неожиданным решениям начальства, поэтому, ничему не удивляясь, развернул автомобиль.

— В гараж наш случаем не заглядывал? — вспомнил вдруг Турин.

— Как же! Сунцов с утра был там, а Ковригин на моторной лодке секретаря губкома по Волге повёз. Берега осматривать.

— Значит, Егор с ними. Это неплохо, — потёр руки Турин и даже повеселел. — Гони, Витёк, в «Подкову», бунтует мой аппетит.

Ресторан пустовал.

В полумраке большого зала за дальним столиком, куда прежде всего бросил острый взгляд Турин, любезничала уединившаяся парочка, худосочная блондинка, смущаясь, нервничала в уголке, помешивая остывающий кофе и листая книжицу, в неё не заглядывая, да шумела разгулявшаяся компания вольно одетых молодых людей, выкрикивая здравицы в стишках, балагуря и не отпуская от себя забегавшегося официанта.

Понаблюдав с минуту и поморщившись, Турин решительно направился в самое чрево заведения — неприметный кабинет для особых персон. Служивый тут же забыл про всех, бросился за ним, любезно окликая:

— Василий Евлампиевич, какими судьбами? Вас, право, не узнать. Откушать-с? Отдохнуть-с?

— С дороги я, любезный, — буркнул тот, шагнул в услужливо распахнутую перед ним дверь укромного помещения и скинул пиджак на руки официанту. — Язык-то прикусил бы. Чего разорался? Я ж не те пустозвоны.

— Извиняюсь, Василий Евлампиевич, маху дал, — стушевался тот, пригнул ниже голову. — Пииты несчастные именины дружка отметить собрались. Выпьют на грош, шума на червонец.

— Для них же «Богему» держит Лев Наумович, — покривился, всё ещё не в духе, Турин. — Ишь, рифмоплёты! Не марафета[43] хватили?

— Что вы! Балбесы! — махнул рукой официант. — А в «Богеме» сейчас занято.

— Мне бы перекусить да с другом дорогим повидаться. Организуешь?

— Отчего же. Располагайтесь. Я мигом. Мясцо? Рыбку-с?

— Это само собой. Только отыщи мне сначала Дилижанса.

— Корнея Аркадьевича? — переменился тот в лице.

— Кость проглотил? Аль болен он? В отъезде?..

— Ни то ни другое…

— Так пошли за ним, ежели не здесь. Подожду. Отдохну у вас на диванчике, — и Турин жёстко прихлопнул по коже дивана, тот жалобно скрипнул в ответ. — Но учти, тороплюсь. Полчаса хватит?

— Постараемся.

— Вот и поспешай. Только деликатно всё сделать. Никому знать не следует, кто его побеспокоил, — Турин отвернулся, расстегнул рубаху до пояса, по-хозяйски отодвинул ширму и принялся ополаскивать под умывальником усталое лицо, шею, грудь, фыркая и не жалея брызг.

Освежившись и, словно помолодев, он глянул на себя в зеркало, разворошил чуб, скатывающийся на правую бровь, игриво подмигнул себе и тщательно вытерся полотенцем, поданным с поклоном уже примчавшимся назад официантом. Передёрнув плечами, с шумом плюхнулся на диван, в полном удовольствии закинув и ноги в сапогах.

— Всё исполнено, Василий Евлампиевич, — крадучись, приблизился к нему служивый. — Чего кушать изволите-с?

— Попотчуй, Николаш, теперь чем-нибудь на свой вкус. С рыбки начни.

— Графинчик с селёдочкой?

— Это потом, — лениво отмахнулся Турин. — Я полежу, а ты покуда чайку неси покрепче да с лимончиком. Не забыл, я горячий люблю?

— Ну как же! — лихо крутанулся тот волчком.

— А кем «Богема» занята? — когда был принесён чай, как бы между прочим спросил Турин, приподнимаясь на локте и отхлебнув из чашки, не вставая. — Кто там гуляет?..

— Так гостья ж у нас, Василий Евлампиевич, — наклонившись к его уху, доверительно шепнул официант. — Артистка известная. Маргарита Седова-Новоградская. При ней и сам Григорий Иванович Задов. Они и Корнея Аркадьевича туда-с потребовали. Поэтому для прочих посетителей закрыта «Богема» вторые сутки-с.

— Артистка? Вот те на! — Турин едва не облился чаем и сел на диван. — Откуда невидаль? Седова-Новоградская, говоришь? Не слыхал.

— Этого и нам не знать. Только и расселились там. Поёт она чудно.

— Одна?

— С двумя девицами. Пританцовывают ей. Красивы, чертяки!

— Что ж, в гостиницах мест не нашлось, в ресторане её селить?

Служивый виновато пожал плечами:

— Публика-с в тех заведениях не внушает доверия. И потом по протекции Григория Ивановича. Ему или звонили заранее, или знаком он с артисткой был лично, я не осведомлён. А в «Богеме» всегда есть несколько свободных комнат наверху…

— Задов и сюда её привозил?

— Нет. Корней Аркадьевич дал указания в первый же день Льву Наумовичу. Грозил, чтоб было всё по высшему классу, а мне слышать довелось. Она уж и пела. Григорий Иванович, говорят, на коленях её умолял гитару в руки взять-с.

— Значит, в «Богеме» остановилась?.. — задумался Турин, и лёгкая тень пробежала по его лицу. — Одна…