собой объект подозрений для начинающейся Контрреформации, теряют руководство академиями, и итальянская поэзия занимает место латинской также и здесь. Вскоре любой сколько-нибудь значительный город имеет свою академию с возможно более вычурным названием[564] и собственным, образованным взносами и отказами по завещаниям, имуществом. Помимо декламаций стихов от предыдущей, латинской эпохи был перенят устраиваемый время от времени пир и постановка драм молодыми людьми, а вскоре — и нанятыми актерами. Судьбы итальянского театра, а позднее также и оперы, долгое время оставались в руках этих объединений.

Глава IV

Открытие мира и человека

Итальянский дух, свободный от бесчисленных ограничений, препятствовавших продвижению вперед в других странах, высокоразвитый индивидуально и вышколенный наследием античности, обратился к открытию окружающего мира, отважившись на то, чтобы приступить к его изображению в слове и форме. То, каким образом разрешило эту задачу искусство, будет рассказано в другом месте{359}.

В отношении поездок итальянцев в дальние края мы можем здесь себе позволить лишь замечание общего характера. Крестовые походы распахнули перед всеми европейцами дали и повсеместно пробудили авантюристический дух странствий. Очень затруднительно указать с точностью момент, начиная с которого дух этот начинает сочетаться с познавательным порывом или полностью становится ему на службу; как бы то ни было, раньше всего и в наиболее выраженной форме это произошло у итальянцев. Само их участие в крестовых походах имело иной смысл, нежели участие в них прочих наций, потому что итальянцы имели уже флот и коммерческие интересы на Востоке. С давних пор Средиземное море давало своим обитателям иное воспитание, нежели то, что получали жители удаленных от моря областей, а быть искателями приключений в том смысле, в каком ими были северяне, итальянцы вообще не способны по природе. Теперь же, когда итальянцы освоились во всех восточных средиземноморских гаванях, вполне естественно, что самые предприимчивые из них примкнули к сфере грандиозной кочевой жизни мусульман, которая также имела сюда выход: таким образом перед ними открывалась целая часть света. А не то их увлекали за собой, как это случилось с венецианцем Поло{360}, волны монгольского мира, которые уносили их еще дальше, к подножию трона Великого Хана. Уже достаточно рано нам приходится столкнуться с отдельными итальянцами, принимавшими участие в открытиях в акватории Атлантического океана, как, например, генуэзцы, еще в XIII в. открывшие Канарские острова[565]. В том же 1291 г., когда пала Птолемаида{361}, последний обломок христианского Востока, те же генуэзцы предприняли первую известную нам попытку открыть морской путь в Ост-Индию[566]{362}: Колумб был лишь величайшим из целой плеяды итальянцев, состоявших на службе у западных держав и предводительствовавших их вылазками в дальние моря. Однако истинным первооткрывателем является не тот, кто случайно куда-нибудь забрел, но тот, кто искал — и нашел: лишь такой человек находится в непосредственной связи с мыслями и интересами своих предшественников, и отчет, который он впоследствии дает о том, что им совершено, отвечает соответствующим требованиям. По этой причине на протяжении всего позднего средневековья итальянцы оставались в полном смысле народом-первооткрывателем, пусть даже отдельные случаи их первенства в отношении прибытия на тот или иной берег оспариваются.

Более детальное обоснование этого утверждения относится к специальной области истории географических открытий. Однако снова и снова благородный образ великого генуэзца внушает нам восхищение: он бросил вызов новому континенту по другую сторону водных просторов, стал его разыскивать и нашел, он первым осмелился сказать: il mondo e poco — Земля не столь велика, как принято считать. В то время как Испания дала итальянцам Александра VI, Италия подарила Испании Колумба: за несколько недель до смерти этого папы (7 июля 1503 г.) Колумб отправляет с Ямайки неблагодарному католическому королю{363} свое замечательное письмо, которое никогда не смогут читать без величайшего волнения все последующие поколения. В кодицилле к своему завещанию, датированном «Вальядолид, 4 мая 1506 г.», он отказывает «своей горячо любимой родине, республике Генуя, молитвенник, подаренный ему папой Александром и служивший ему величайшим утешением в темнице, в битве и превратностях судьбы». Тем самым, как представляется, на это внушающее ужас имя Борджа был брошен последний отблеск милосердия и благости.

Также кратко, как истории путешествий, нам следует коснуться и развития у итальянцев географических представлений, их участия в космографии. Даже при беглом сравнении их достижений с достижениями других народов обнаруживается их явное и существовавшее с самых давних пор преимущество. Где за пределами Италии возможно встретить в середине XV в. такое соединение интереса к географии, статистике и истории, какое мы обнаруживаем у Энея Сильвия, где можно разыскать такое сравнительно высокообразованное изложение? Не только в главном своем, собственно космографическом труде, но также в письмах и комментариях он с одинаковым мастерством изображает ландшафты, города, обычаи, ремесла и статьи доходов населения, политические системы и конституции — на основании своих собственных впечатлений или сообщений очевидцев. Разумеется, значение того, что описывается им лишь на основании книг, более ограничено. Уже краткий очерк[567] той альпийской долины в Тироле, где Фридрих III пожаловал ему приход с содержанием, касается всех существенных жизненных аспектов этой местности и обнаруживает дар и методику объективных наблюдений и сравнений, которыми мог обладать только воспитанный на древних образцах соотечественик Колумба. Тысячи и тысячи людей — по крайней мере фрагментарно — видели и знали то же, что знал он, однако у них не было никакого побуждения набросать на этом основании картину, как не было и сознания того, что мир в таких картинах нуждается.

Также и в области космографии[568] напрасно будет трудиться тот, кто попытался бы установить точное соотношение сведений, полученных путем изучения античных источников, и озарений собственно итальянского гения. Итальянцы объективно наблюдают предметы нашего мира и объективно с ними обращаются еще прежде, чем их знакомство с античностью станет более детальным, потому что сами они являются полуантичным народом, а также в силу того, что к этому их подготовляет их политическое состояние. Однако итальянцы не смогли бы так быстро достичь зрелости, если бы им не указали путь древние географы. Наконец, невозможно переоценить воздействие уже существовавших итальянских космографии на дух и намерения путешественников, первооткрывателей. И усилия дилетантов (пусть даже столь невысокой будет наша оценка заслуг Энея Сильвия) в области той или иной науки в состоянии возбудить такой всеобщий интерес к предмету, что он создаст для новых смельчаков почву преобладающего в обществе мнения, благоприятной предрасположенности окружающих. Истинные первооткрыватели во всех областях